Каменная сладость прощения - стр. 33
Навстречу мне попадается пара: симпатичная женщина с темно-рыжими волосами и мужчина в плаще. На его плечах сидит очаровательный малыш. Чего бы я только не отдала, чтобы поменяться с ними местами!
Мысли обращаются к маме. Похоже, вся вселенная в заговоре против меня. Сначала Дороти уговаривает меня помириться с ней. Потом это чертово предложение о работе, которое заставляет меня чувствовать себя обязанной что-то предпринять. И в довершение всего, вчерашнее замечание Джека о том, что нельзя отказываться от тех, кого мы любим. Неужели я действительно слишком строго сужу маму? Ничего для себя не решив, я выбрасываю эту мысль из головы.
А в мозгу все быстрее роятся новые бурные мысли. Я вспоминаю счастливую мамину улыбку, с которой она смотрела на Боба. Вспоминаю, как каждое утро она стояла у панорамного окна в нашей гостиной, поджидая его машину. Он тогда ремонтировал нашу кухню, и она выходила к нему с чашкой кофе. Слышу, как доносится ее смех из дворика, где они сидели после долгого рабочего дня Боба, потягивая чай со льдом. Подавшись вперед, она ловила каждое его слово.
Она любила этого человека. Конечно, у нее были недостатки, и, наверное, она была не очень хорошей матерью или другом, но моя мама всем сердцем любила Боба.
Теперь до меня начинает доходить, что тот плащ гнева, под которым я пряталась, соткан из эмоций, как лоскутное одеяло, и главная из них – страх. Ужасно видеть, что твоя мать любит какого-то чужого мужчину. Тогда мне, ребенку, казалось, что вся ее любовь достанется Бобу, а я останусь ни с чем.
Я останавливаюсь на бетонной площадке и всматриваюсь в серую холодную гладь озера, разделяющего нас с мамой. От порывов ветра у меня начинает течь из носа. Где-то там, по ту сторону необъятного озера Мичиган, в пригороде Детройта живет моя мама. Живет и дышит.
Присев на корточки, я обхватываю голову руками. Что, если она действительно пыталась связаться со мной? Смогла бы я простить ее?
В голове всплывают слова Джека. Стальной стержень. Никаких полутонов. Категоричная.
Я резко встаю, и от сильных переживаний у меня кружится голова. Потом я разворачиваюсь и перехожу на бег.
Когда я вхожу в свой номер, нервы у меня на пределе. Открываю ноутбук и через пять минут нахожу ее адрес и номер телефона. Она зарегистрирована как Сюзанна Дэвидсон. Может, она не меняла девичью фамилию, надеясь все эти годы, что я попытаюсь ее найти? Она теперь живет не в Блумфилд-Хиллзе, а в Харбор-Ков. По телу бегут мурашки. Дорчестер-лейн? Завожу адрес в «Google карты». Время замирает. Они живут в старом доме Боба, где я провела лето, когда мне шел четырнадцатый год. Папа клялся, что никогда больше я не переступлю порог этого дома.
Трясущейся рукой я набираю номер на гостиничном телефоне, чтобы непонятно было, кто звонит, и опускаюсь в кресло у стола. С каждым гудком сердце бухает все сильнее: раз, два…
Я невольно вспоминаю все наши телефонные разговоры за три года – со дня моего отъезда вплоть до шестнадцатилетия. Вспоминаю шквал ее вопросов и мои отрывистые односложные ответы. Мне не нравилось ее любопытство и желание все узнать о моей жизни в Атланте. Я не позволяла ей вмешиваться в мои дела. Если хочет стать частью моей жизни, пусть возвращается домой.
Она отвечает после третьего гудка: