Калифорнийский квартет (сборник) - стр. 88

– Ты кто такой, мать твою за ногу? Чего ты здесь делаешь?

– Ну, вот мы и встретились, Клер. Я – Хэнк, друг Джимми.

– Выметайся отсюда!

Я рассмеялся.

– Я переезжаю к тебе, детка, теперь только ты и я!

– Где Джимми? – закричала она и бросилась в спальню.

Вскоре она снова была в комнате.

– Ах ты сопляк! Что вы здесь устроили?

Я достал сигарету, прикурил и усмехнулся.

– Когда ты злишься, то выглядишь еще прекраснее…

– Да ты просто безмозглый птенец, налакавшийся пива. Пошел домой.

– Садись, детка. Выпей пивка.

И Клер села, чем сильно меня удивила.

– Ты тоже учишься в Челси? – спросила она.

– Ага. Мы с Джимми приятели.

– Ты – Хэнк?

– Да.

– Он рассказывал мне о тебе.

Я протянул Клер банку пива. Рука у меня подрагивала.

– Давай выпьем, детка.

Она вскрыла банку и отхлебнула.

Не отрывая взгляда от Клер, я присосался к своей банке. Она была в облегающем платье. Я все мог видеть. Женщины в ней было до черта – щедрые гроздья – наливные ягодицы, колосящиеся ноги, спелые груди. Да, грудь потрясающая.

Клер забросила ногу на ногу. Юбка слегка задралась. Лодыжки были полные, и они золотились, обтянутые чулками телесного цвета.

– Я знакома с твоей матерью, – сообщила она.

Я осушил свою банку и поставил ее на пол возле ног. Тут же открыл новую, залпом ополовинил и попробовал посмотреть на Клер. Я никак не мог решиться, на чем мне остановить свой взгляд: на груди, на ногах или на уставшем лице.

– Извиняюсь, что позволил твоему сыну так напиться, но я должен тебе что-то сказать.

Она отвернулась, чтобы прикурить сигарету, потом снова посмотрела на меня.

– Говори.

– Клер, я люблю тебя.

Она не рассмеялась. Лишь слегка улыбнулась самыми уголками рта.

– Бедняжка. Ты еще совсем цыпленок, который только что вылупился из яйца.

Она попала в точку, и это меня разозлило. Наверное, потому, что это была правда. Мечты и пиво забродили во мне, требуя чего-то большего. Я глотнул пива, уставился на нее и сказал:

– Кончай мне лапшу вешать. Подними-ка лучше юбку. Я хочу получше разглядеть твои ляжки и задницу.

– Ты еще мальчик, – твердила она.

И тогда я ответил. Не знаю, откуда взялись эти слова, но я заявил:

– Я задолблю тебя насмерть, детка, только дай шанс.

– Серьезно?

– Ага.

– Хорошо, бери, – сказала она, раскинула ноги и задрала юбку.

Трусов на ней не было.

Моему взору открылись огромные ляжки до самого их основания – реки притягательной плоти. На внутренней стороне левого бедра выделялась мясистая бородавка. Долго не задерживаясь на бородавке, мой взгляд скользнул выше – в джунгли спутавшихся волос, что между ног. Цвет их был не золотистый, как на голове, а темно-коричневый. Короткие, с вкраплением седых волосков, они напоминали мне цветущий кустарник с отмершими стебельками – бледными и печальными.

Я поднялся и пробормотал:

– Мне надо идти, миссис Хэтчер.

– Как? Я думала, ты настроен на жаркую вечеринку!

– Ну… Если бы не ваш сын в спальне…

– Не волнуйся на его счет, Хэнк. Он в отключке.

– Нет, миссис Хэтчер, мне действительно надо идти.

– Ясно. Убирайся отсюда, соплежуй хуев!

Я закрыл за собой дверь, пересек холл и вышел на улицу.

Подумать только, некоторые из-за этого накладывают на себя руки.

Неожиданно ночь показалась мне прекрасной, несмотря на то что я шел в родительский дом.

Мое будущее легко просматривалось. Я был беден, и шансов изменить статус не предвиделось. Но я не слишком убивался насчет денег. Я сам не знал, чего хочу. Нет, пожалуй, у меня было одно желание. Мне грезилось некое местечко, где можно было бы укрыться от всех и вся и пребывать в полном бездействии. Мысль о том, чтобы стать кем-либо, не только пугала меня, но и вызывала отвращение. Участь адвоката, члена муниципального совета, инженера или кого бы там ни было казалась для меня невозможной. Жениться, завести детей, завязнуть в этом омуте семейных отношений, каждый день ходить на службу и возвращаться в лоно домашнего ада или уюта. Нет, это не для меня. Делать обычные вещи, решать обыденные проблемы, участвовать в семейных торжествах, Рождественских празднествах, справлять День независимости, День труда, День матери… В общем, родиться, чтобы вытерпеть все это и потом умереть? Нет уж, я предпочел бы заделаться каким-нибудь посудомоем, возвращаться каждый божий день в убогую меблирашку и упиваться на сон грядущий.