Калифорнийский квартет (сборник) - стр. 54

Учеба в школе Джастин пролетела довольно быстро. Где-то в конце восьмого или начале девятого класса у меня воспалились сальные железы. У многих парней моего возраста появлялись прыщи, но не столько и не такие, как у меня. Это было чудовищно. Самый тяжелый случай в городе. Прыщи и фурункулы кучно усыпали мое лицо, спину и частично грудь. А случилось это как раз в тот момент, когда меня стали принимать за крутого парня и я даже претендовал на лидерство. Да я был вроде как и крутой, но не совсем. Я всегда отстранялся от всех и наблюдал за людьми со стороны. Что-то вроде театра – они были на сцене, а я одинокий зритель. Вот и с девчонками то же самое: у меня и так всегда было с ними не слава богу, а при гнойной роже они становились и вовсе вне досягаемости. А как они были прекрасны – их платьица, их волосы, их глаза, их движения и позы. Я думаю, будь у меня возможность просто гулять с одной из них по улице, болтать о всякой всячине, я бы тогда чувствовал себя намного лучше.

Было еще кое-что, что беспрерывно доставляло мне проблемы. Большинство учителей не доверяли мне, многие откровенно не любили, особенно учительницы. Я никогда не перечил им, но они утверждали, что я это делаю «всем своим видом», тем, как я, сгорбившись, сижу за партой; своей «интонацией» и «глумливой усмешкой». Но я не делал этого сознательно. Меня часто выставляли за дверь во время урока или отправляли в кабинет директора. Директор всегда поступал со мной так: в его кабинете была кабина с телефоном, и он закрывал меня в ней. Много часов провел я в этой кабине. Единственное, что можно было найти в ней, – это «Женский домашний журнал». Тонко просчитанная пытка. Так или иначе, я вынужден был читать его. Я штудировал номер за номером в надежде узнать что-нибудь о женщинах.

Ко времени выпуска из школы у меня накопилось 5000 неудов, но это не имело никакого значения. От меня хотели избавиться. Я стоял со всеми вместе перед входом в актовый зал, куда нас вызывали по одному. На каждом из нас были надеты маленький дешевый колпачок и мантия. Эта торжественная амуниция из года в год передавалась от одного выпуска к другому. Разряженные выпускники по очереди выходили на сцену, и мы слышали, как объявляют их имена. Вся эта мудистика называлась – выпускной вечер. Оркестр играл гимн школы Джастин:

Мы стояли один за другим в ожидании своей очереди промаршировать по сцене. В зале сидели родители и друзья родителей.

– Я сейчас блевану на всю эту лажу, – сообщил один парень.

Другой сказал:

– Торжественные проводы из одной помойки в другую, еще больше засранную.

Девчонки относились к церемонии очень серьезно. Поэтому я никогда им по-настоящему не доверял. Казалось, они были частью чего-то правильного. Будто у них и у школы был один и тот же гимн.

– Эта мура меня заебала, – высказался еще один парень из общего ряда. – Я уже курить хочу…

– Держи, – откликнулся другой и протянул сигарету.

Мы пустили ее по кругу между пятью или четырьмя выпускниками. Я затянулся, выпустил дым через нос и тут увидел приближающегося Курчавого Вагнера.

– Шухер! – среагировал я. – Дуболом идет.

Вагнер подошел прямо ко мне. На нем был все тот же серый тренировочный костюм. В нем я увидел его впервые, в нем же встречал все последующие годы, и вот теперь он стоял передо мной в своей неизменной одежде, возможно, в последний раз.