Как рассказать… Книга для школьного и семейного чтения - стр. 61
Всё это было. Давным-давно, целый век назад. Было, но иным быльём поросло. И лишь порою, как нынче, случайно, вдруг поднималось и виделось так ясно, что начинало сердце щемить от жалости и боли. Страха не было, а боль – настоящая. И жалость настоящая: к мальчонке, к маме, к Трезору, к Лутошкиным…
Вот и нынче этот стишок: «Помню, как жили мы с мамой родною…» Стишок задел, царапнул. Пошло вспоминаться одно горше другого. И даже ночной сон – не спасенье: рваный и зыбкий, словно то самое забытье в багровом зареве. Его оборвал лишь утренний телефонный звонок, не сразу услышанный. И потому спросил его сын:
– Ты там живой, Дед? Долго спишь! Не болеешь?
Утренние разговоры отца с сыном были длиннее вечерних.
– Вроде живой. А про болезни доктора знают. Собираюсь кровь сдавать. Анализы. На той неделе надо к врачу, на проверку. Вот он всё и скажет: живой я или нет.
– Понятно. К нам сегодня приедешь? – спросил сын.
– Не знаю. Ни Ольга, ни сватья пока не звонили. Скажут, значит, приеду. Нет, значит, весь день буду на даче. С водопроводом замучался. Экскаватор траншею прокопал. Но её надо зачистить. А к дому и вовсе копать да ломом проход пробивать.
Сын лишь вздохнул. Дела у отца дачные – нескончаемые. Только-только разделался с газом, котлом, системой отопления, которой лишь мышей греть. Зимой на дачу не ездили. С газом разделался. Теперь – водопровод. А ведь вода на участке своя: скважина, насос. Чего ещё надо? Но что-то отцу доказывать бесполезно. Тем более у старика довод веский: «Я же вас не заставляю. Я – сам». А этот «сам» – с немалыми годами, тяжкой хворью, чередой операций. И глаза видят всё хуже. Но всё тот же азарт: «Вам ничего не надо, а детворе пригодится. Спасибо скажут… Вспомянут деда…»
Сын усмехнулся и словно увидел отца там, у телефона: худое лёгкое тело, шапка седых, вечно нестриженых волос, костистые руки с плоскими цепкими пальцами. Увидел. Жалея, вздохнул. А через минуту смеялся над новой затеей старика, которую тот, оказывается, не забыл.
– Ты насчет Плесистова узнал? Я же просил тебя. Ты обещал…
Сын рассмеялся:
– Дед, ты когда угомонишься? Тебе уже по хорошему и дачу-то надо бросать. А ты…
– Я брошу! Я продам эту дачу, если на Плесистовом взять землю удастся! Ты пойми… – горячо убеждал он сына. – Полгектара подворье! Рядом – вода, лес…
– Тебе земли мало?
– Мало! Шесть соток разве земля? Гулькин нос!
– А ты у своего врача спроси, нужна ли тебе земля, чтобы гнуться, копаться, и сколько тебе земли надо?
– Я знаю. Мне лично: два с половиной метра на полтора. Не больше. Я не о себе, я о детворе думаю! Какая для них радость: простор, большой сад, лужайка зелёная, вода, лес… Маняша купаться любит.
– Всё, всё понял… Ко мне уже люди пришли. Я вроде весь день буду на месте, если не выдернут. До вечера… Будь здоров. А Ольга тебе позвонит. Тёще куда-то надо с обеда уйти. Подменишь. Пока, Дед.
– Пока, пока… – недовольно пробурчал Дед, опуская трубку, и вслух уже для себя дополнил: – Как о деле говорить, сразу – виль хвостом.
Была у него слабая, но всё же надежда, что сын поможет получить этот завидный кусок земли на заброшенном Плесистовом хуторе. Он туда ездил и уже примеривал, как можно там развернуться: сад, виноградник, огород, даже бахча с арбузами, дынями… Для житья на первый случай вагончик себе какой-нибудь поставить. И пойдёт дело.