Измена. Верну тебя, жена - стр. 30

Утро приходит медленно, серое, пасмурное. Встаю с кровати, двигаюсь по квартире как на автомате — умываюсь, натягиваю спортивный костюм, пытаюсь собраться, хотя внутри всё дрожит, нервно и сбивчиво. Макс уже на кухне — тихонько гремит ложкой, ест хлопья, смотрит в планшет, свет экрана отражается в его глазах, и я останавливаюсь в дверях, смотрю на него, маленького, моего. Тяжесть на сердце никуда не делась, лежит, как камень, давит на рёбра, но голова яснее, как будто ночь выжгла часть этой мути.

— Доброе утро. Ты сегодня сам встал? Умница! Не терпится на тренировку? — спрашиваю я, подходя и гладя его по голове. Волосы торчат в разные стороны, как у маленького ёжика, и я чувствую, как горло сжимает от нежности и боли одновременно.

— Последняя тренировка перед соревами. Важная. Мам, а папа уже звонил? Он же меня повезёт? — с надеждой спрашивает сын, отрываясь от планшета, и его голос — чистый, звонкий — бьёт меня прямо в грудь.

Сердце мгновенно падает куда-то вниз, в холодную яму, и я стараюсь, чтобы голос не дрогнул:

— Нет ещё, малыш. Папа, наверное, замотался. У него на работе сейчас много дел.

Макс хмурится, отводит глаза, ложка замирает в руке, и я чувствую, как что-то внутри сжимается до боли. Он привык, что если папа обещал, то слово будет сдержано, несмотря ни на что — как тогда, когда Артём катал его на велике до темноты, даже с простудой, потому что «мужик сказал — мужик сделал».

Но теперь его папа другой — тот, кто по ночам думает о другой женщине, кто забыл забрать сына после тренировки, а теперь вот так, халатно бросил свои отцовские обязанности, как бросил меня. Я не рассчитываю на него — он показал, кто он, но в глубине души, в этом чёртовом уголке, что я ненавижу, я жду.

Жду звука его машины под окном, его шагов, его голоса: «Ань, я тут.» Жду, что он вспомнит про Макса, про нас. Но тишина режет уши, и это ранит сильнее, чем его слова про другую — он предаёт не только меня, но и сына, маленького, доверчивого, что смотрит на него, как на героя. А герой сдулся.

— Собирайся, я отвезу, — говорю я, голос хриплый.

Сынок кивает, медленно, уходит в комнату, а я собираю его рюкзак. Сама. Одна. Как будто всегда так и было. Сажусь за руль, везу его на тренировку, он молчит, смотрит в окно, и я вижу, как он кусает губу — хочет спросить, но боится.

Высаживаю его у спортзала, он оборачивается, машет рукой, и я машу в ответ, но сердце сжимается, потому что Артём должен был быть тут, а его нет. Еду домой, пальцы белеют на руле, и думаю: он не просто ушёл от меня, он ушёл от нас.

Захожу в дом, бросаю ключи на стол и стою посреди кухни, смотрю на эту пустоту. Хватит хандрить. Нужно двигаться дальше. На этом жизнь не останавливается, как бы больно ни было. У меня есть Макс, есть я сама, есть мастерская. Надо думать о нас, о будущем, а не о нём.

Наливаю горячий, черный кофе и решаю: сегодня поеду в мастерскую, займу голову, руки, душу. Надо жить. Но в этот момент входная дверь хлопает — резко, громко, как выстрел, и я вздрагиваю, кофе плещется через край, обжигает руку. Сердце замирает. Это — Артём? Вновь вернулся с повинной?

Не шевелюсь, стою, как вкопанная, глаза прикованы к двери. Шаги — тяжёлые, неровные, знакомые до дрожи.

Артём заходит растрепанный, взъерошенный. Волосы торчат в разные стороны, пиджак мятый, рубашка расстёгнута на две пуговицы, а глаза — красные, мутные, с тёмными кругами, словно он не спал неделю.