Излом - стр. 9
И действительно, тонкая, хрупкая фигурка жены казалась удивительно беззащитной и нежной в этом платье: "Как школьница", – подумал я, глядя на счастливую, улыбающуюся жену.
Она в упоении закружилась.
Бывают минуты, когда, вырываясь из пут повседневности, будто попадаешь в другое измерение…
Она кружилась по комнате, и я понял, что сейчас нет ни меня, ни этого дома, только дворец, огромный зал которого расцвечен огнями, и она – королева бала. Замерло всё! Только музыка. Музыка и она. Мощный голос органа поднял в воздух лёгкую фигурку. Лепестки роз плавно опускались сверху. Вселенная стала мала и понятна. Солнце, луна и звёзды кружились рядом…
– Милая!
– Что? – чуть задыхаясь, она остановилась.
– Ты потрясающая в этом платье.
– Правда? – Татьяна улыбнулась. – Значит, брать?
– Без разговора, – убеждённо произнёс я и потёр кулаками глаза.
– Бельма-то натрёшь и свой градусник не увидишь! – с трудом отлепила от глаз мои руки.
– Да день сегодня какой-то сумасшедший выдался, – оправдываясь, сладко зевнул.
– Сейчас постелю, сонуля, – шутливо взъерошила мои волосы.
Через пять минут, на прощанье глянув на термометр, блаженно потягивался в постели.
– А ты чего не ложишься? Ну-ка быстро давай!
– Смотри, какой командир. Мне ещё на кухне прибраться надо.
Татьяна меня не стеснялась, но, ложась спать, раздевалась в темноте. Завернувшись в одеяло и повернувшись спиной, затихла.
– Ты что, какая холодная? – слегка касаясь, мои пальцы ласково гладили кожу её бедра.
– Отодвинься, если замёрз.
Я обнял её.
– Ты же спать хотел! – не слишком активно сопротивлялась жена.
Моя рука накрыла грудь с твёрдым от желания соском.
– Ну, перестань, – поворачиваясь на спину, шептала она.
Я нашёл её губы. Сердце колотилось не в груди, а в пересохшем горле.
– Татьянушка, любимая, – мои руки гладили ставшее горячим тело. Она задыхалась. Бёдра её раздвинулись. То ли болезненный крик, то ли сладостный стон услышал я, когда вошёл в неё. Тысячелетний стон, которым женщина встречает мужчину. Стон боли и счастья. Стон любви и жизни.
Утром очнулся влажный от пота.
– Серёжа, ты отключишь будильник или нет, – трясла меня за плечо жена, – он ведь электронный, сам не скоро замолчит.
"Как быстро ночь кончается", – откинув одеяло, в два прыжка добрался до маленького, давно немодного серванта и, нащупав будильник, нажал кнопку. Включив свет, забрался на диван и постучал по градуснику.
– Центр! – похвалил его.
– Ой! – запищала Татьяна. – На ногу наступил.
– Не подставляй, – надевая на ходу трико, помчался в туалет.
На улице поприседал, попрыгал, помахал руками. Было темно и холодно, под ногами поскрипывал ледок.
"Ага! На почве заморозки. А сколько градусов? – взяв спички, посветил. – Плюс один. Колотун".
Татьяна, уже в халате, умывалась.
– Плюс один, – сообщил ей, – на почве заморозки.
– У тебя тоже на этой почве заморозки! – вытирая лицо, произнесла она. – Маньяк! Как в старом кино… Только у того мерина психоз от хлеба с солью, а у тебя – от термометра…
Быстро умывшись, стал бриться. Монотонное жужжание "Харькова" усыпляло. Чтобы взбодриться, подмигнул зеркальцу и показал язык. На дальнем плане увидел жену, стучащую пальцем по лбу. Обернулся.
– Я, Танюш, так же по градуснику стучу.
– У вас с ним одинаково внутри.
– Залезь на диван, посмотри температуру! – подтырнул её.