Из ледяного плена - стр. 27
Полковник хорошо знал себе цену. На его счету было немало найденных произведений искусства, похищенных из государственных и частных коллекций, а также обезвреженных преступников, промышлявших кражами из храмов и музеев. Зубов знал, что в ходе одного из таких расследований полковник Дорошин нашел себе жену, разумеется искусствоведа[2], а в другом потерял близкого друга, классного эксперта Эдуарда Киреева[3].
– Так вот, про Григорьева. После того как он познакомился с семьей матери и погостил в Швеции, он объездил всю Европу, долго жил в столице Франции и даже создал цикл работ на тему парижской жизни. После этого на родине к нему и пришла слава. Ему было близко творчество ван Гога, Сезанна, отчасти Пикассо, но в России он считался одним из самых дорогих и престижных портретистов и сохранил это звание, уже живя и работая за границей. Остались десятки портретов его кисти, на которых можно увидеть весь цвет русской интеллигенции начала двадцатого века: Скрябина, Рахманинова, Шаляпина, Мейерхольда, Рериха, Розанова и даже Горького.
– Горького? Получается, революцию он принял? – спросил Зубов и сконфузился. В биографии любого художника его в первую очередь интересовали какие-то обыденные, человеческие факты, а не то, что относилось непосредственно к искусству. Анна за это всегда над ним смеялась. Черт, опять Анна.
Укол при воспоминании этого имени оказался ощутимым, но не таким болезненным, как обычно.
– Да как тебе сказать? – снова усмехнулся Дорошин. – Конечно, в 1918 году Григорьев вступил в первый профессиональный союз художников и даже участвовал в оформлении Петрограда к первой годовщине Октября, однако уже год спустя тайно с семьей пересек на лодке Финский залив, поселился в Берлине, потом переехал в Париж, а затем в США, много путешествовал по Латинской Америке. В 1927 году купил участок земли в Провансе, поселился на вилле, которую назвал «Бориселла», объединив имена свое и своей жены Эллы, увлекся книжной графикой и скончался в своем доме в 1939 году, будучи всего пятидесяти пяти лет от роду. На местном кладбище и похоронен.
– Сколько могут стоить его работы?
– А ты знаешь, какая именно картина пропала?
– Пока нет. В полдень узнаю. Спрошу у Борисовой. Она наверняка в курсе.
– Ну вот после этого я и назову тебе примерную цену. Разброс очень большой. Карандашные рисунки стоят порядка двухсот тысяч рублей, карандашные портреты – в среднем шесть с половиной тысяч долларов, примерно за ту же цену можно приобрести картины, выполненные гуашью. Но при этом сразу несколько его работ были проданы известными аукционными домами и преодолели планку в миллион долларов.
Зубов присвистнул.
– Да вы что…
– Да, если тебе надо подробнее, то я сейчас «шпаргалку» открою. Украденного Григорьева мне еще искать не приходилось, так что точные цифры я в голове не держу.
– Давайте. В разговоре с Борисовой по-любому пригодится, – решил Алексей и достал свой блокнот, чтобы все записать.
– Так… Вот… Нашел. В 2007 году на аукционе Sotheby’s выставили пятьдесят восемь иллюстраций к произведению Достоевского «Братья Карамазовы». Эстимейт составил 250–350 тысяч долларов, но работы вызвали такой ажиотаж, что в итоге ушли с молотка за полтора миллиона долларов, превысив нижнюю границу эстимейта в шесть раз. Следующий крупный уход состоялся в том же году на торгах Christie’s. Это была картина «Блудница Марселя». Художник создал ее в 1923 году после посещения портов и таверен юга Франции. Эстимейт картины составил 600–800 тысяч фунтов, но она также ушла со значительным превышением, достигнув цены в 1,3 миллиона фунтов стерлингов, что равнялось тогда 2,7 миллиона долларов. Еще дороже ушла картина «Игроки на волынке» на Sotheby’s в 2008 году. Это произведение Григорьева считается настоящим шедевром. Правда, тут она была продана значительно ниже эстимейта. Он составлял 4–6 миллионов долларов, а покупатель расщедрился только на три миллиона двести тысяч.