Искупление Санди - стр. 26

За любованием и сомнительными мыслями не сразу замечаю, что движения брата становятся всё более заторможенными, а лицо покрывают не бисеринки пота от напряжённой работы на жаре, а капли испарины, и щёки слишком бледны. Ещё миг, и парень, негромко охнув, оседает, а потом срывается сверху вниз, увлекая за собой ворох пальмовых листьев, коими укрывал навес.

- Санди, что с тобой? – кидаюсь к нему! Вроде всё было нормально! Помогаю перевернуться лицом вверх, он едва открывает глаза и еле шевелит языком,

- Мне что-то нехорошо, Индри, - может, его укусила, какая-нибудь ядовитая древесная змея? Я их ни разу не видела, но вдруг здесь водятся, и ему не повезло наткнуться?

Осматриваю тело брата очень внимательно сантиметр за сантиметром и ничего подозрительного не вижу. За исключением одного!

Рана на спине, которую я с таким старанием склеивала, заметно набухла, кожа вокруг неё отекла и покраснела, и этот широкий покрасневший вздутый ореол подозрительно горяч. Как только касаюсь его, слышу стон, хотя парень явно на грани потери сознания.

Похоже, раз на раз не приходится. С ногой мне смола гофера помогла, а вот Санди стало только хуже!

Устроив его поудобней животом на травы, что припасла для постели, начинаю обратно раскупоривать рану, а у самой руки дрожат. Вдруг я всё испортила? Может, гофер для брата ядовит? А если Санди умрёт? Получается, я всё равно, его убила? Не утопила, так по-другому! Что же я натворила!

Только жизнь заиграла новыми красками, и на тебе! Я не должна остаться одна! Не смогу, не переживу!

Откуда-то берутся слёзы. Они капают прямо на его спину, прямо на рану, которую пытаюсь освободить от смолы. Парень терпеливо молчит, а может он уже без сознания, мне не видно лица. Я пытаюсь заговорить с ним,

- Братец, ты меня слышишь? Алессандро? Санди, ты здесь? – в ответ молчание, и только тяжёлое, прерывистое дыхание, жив. Но ему совсем плохо.

С утроенной энергией и невероятной осторожностью, удаляю смоляную плёнку. Где-то поддевая пальцами, где-то кончиком ножа. В какой-то момент с куском остекленевшего прозрачного клея, выковыриваю сгусток запёкшейся крови. Санди охает, придя в себя от боли, и рану прорывает. Сначала бурно, а потом немного тише она начинает истекать гнилостным содержимым, постепенно смешивающимся с кровью. А я, поняв ошибку, скорее очищаю всю разверзшуюся полость…

Когда всё раскрыто и чуть ли не вывернуто наизнанку, промыто чистой водой, мы с Молли, всё это время крутившейся рядом, сидим и ждём, что Санди должен вот-вот очнуться.

Как тяжело ему далась эта процедура, можно понять по сжатым в кулаки пучкам травы и мокрым волосам. Он, временами приходя в сознание, стонал, но стойко выносил мои неумелые манипуляции, временами проваливался куда-то от боли и переставал реагировать.

Когда он терял сознание, мне казалось, что так даже легче, ведь тело и разум, как бы расходились на время, и значит, боль терялась, не доводя свои сигналы до адресата.

Но зато теперь страшно, вдруг он больше не вернётся? И ещё я очень надеюсь, что не опоздала, и заражение не успело растечься, запустив смертельные процессы в организме, которые его сожгут.

Мы всё сидим, а он так и не возвращается, и я начинаю сходить с ума. Обращаюсь к Молли, просто так чтобы хоть с кем-то поделиться тревогой,