Исцелённая любовью, или Сказание о королеве Лайле и рыцаре - стр. 24
— Думаешь, она честная девушка? — спросил я.
— Разумеется, да.
— Ну а я думаю, что муж ей мог так срочно понадобиться лишь по одной причине, и она тебе не понравится.
— Ну. — Ронни скрестил руки на груди.
— Что, если она так неразборчива лишь потому, что ей нужно скорей выйти замуж, чтобы спастись от позора? — Он не понимал, и я сказал прямо: — Что если под сердцем она уже носит чужое дитя?
Когда Ронни по-настоящему злится, его мастерство кулачного боя ввергает в трепет и друзей, и врагов.
Синяки на рёбрах, которые он мне наставил в тот день, уже зажили. А его вера в то, что принцесса Эвелина не обманывает, стала незыблемой. Лишь потому, что он так решил. Ронни из тех, кто говорит, что дождь не пойдёт, даже тогда, когда на землю падают первые капли.
Я остаюсь при своём мнении. Не бывает такого, чтобы благородные дамы, первые невесты во всём королевстве, выбирали себе в мужья голытьбу, как Ронни и я. Да ещё и не зная нас, что мы за люди. Приглашая в свой дом женихаться письмом, да ещё и требуя не задерживаться в дороге.
Это как минимум странно. И только Ронни может сиять натёртым медяком в ожидании встречи с взбалмошной прелестницей.
Вот приедем мы, а там король, Сандр Огненный. Как посмотрит на нас, как рассмеётся. Аж в душе становится холодно.
Помню, много лет назад я стоял перед ним, а он, назвав меня рыцарем, пожаловал меч из тайласской стали. Сказал, что гордится тем, что среди вассалов короны есть такие славные воины, как мы с Ронни.
Когда тебе исполнилось всего-то шестнадцать, когда ты пересёк полстраны из дальней провинции до самой столицы, когда впервые в жизни видишь короля — это врезается в память так, что не забудешь до смерти. Что будешь рассказывать внукам и гордиться, что сам Сандр, прозванный Огненным за крутой нрав, назвал тебе достойным уважения мужчиной.
И опозориться перед таким королём ни за что не захочешь.
Ронни проще во всём. Он лёгкий, как ветер, и из его памяти тот случай, похоже, уже давно испарился.
— Перестань сомневаться, — говорит Ронни, придерживая скакуна. — Я вижу, как тебя давят тяжёлые мысли. Пожалуйста, Хорн, успокойся уже. Приедем, осмотримся, осторожно поговорим, всё разузнаем, и уж потом ты примешь решение.
— Ну а ты? — спрашиваю его я.
— А я уже принял, — отвечает он впервые за всю дорогу серьёзно. — Если ты прав, и она на сносях, и ей нужна помощь, то я уж как-нибудь переживу, что наш первый ребёнок будет не похож на меня.
— Даже так? — Усмехаюсь.
— Ты не видел её. Она вся словно горит, вся такая...
Он не в силах описать её красоту. Взмахивает руками, оглядывается по сторонам и вдруг тычет в небо пальцем.
— Она как солнечный свет, яркая, откровенная, настоящая. — Его улыбка резко исчезает, как сорванная порывом ветра. — Когда ты увидишь её, помни, брат, что эта девушка не для тебя.
Я удерживаюсь от того, чтобы спорить с ним и пытаться как-то образумить. Он мастак в том, чтобы бросаться словами, но когда доходит до дела, чаще всего поступает разумно. Время само расставит всё по местам.
Так и случается. И первое, что я понимаю — как ошибался.
Девушка, сидящая в кресле, оказывается бесконечно прекрасной. Испуганной, взволнованной, едва способной дышать. Смотрит на меня, прямо в душу заглядывает, пока ангелы поют мне свои песни. Стоящий кругом шум отодвигается, пока полностью не стихает, и остаётся лишь гул крови в ушах, стук сердца и оглушительный звук собственного дыхания.