Инфер-10 - стр. 21
– Я… да я не… не собирался никому про вас и Мумнбу… я уважаю!
– Ты никого не уважаешь, – усмехнулся я. – В твоей голове просто нет этого понятия и никогда не было. И никаких жестких принципов у тебя тоже нет, Сесил. И ты до сих пор не задал главный вопрос…
– Это какой?
– Почему я трачу на тебя свое время, объясняя все это, раз ты такое неисправимое дерьмо…
– И почему? – в его уже не блестящих глазенках заплескалось что-то темное, скрываемое, но у него снова не получилось сохранить нечитаемую бесстрастность. – Почему, сеньор Оди? Я хочу услышать ответ. Ведь мы уже рядом с домом…
– Потому что мне было скучно в пути, и я просто коротал время, – ответил я, опуская руку в прозрачную воду. – А еще потому, что мне надо почаще напрягать мозги – так больше шансов вернуть утонувшие во тьме воспоминания. И мне полезно вернуть себе хотя бы азы сучьей дипломатии и словоблудия – так проще затеряться в юном первобытном мире. Так легче узнать нужную информацию. Поэтому я и учусь заново говорить долго и умно, а на тебе я практиковался, хотя прекрасно понимал, что на тебя бессмысленно тратить слова…
– Бессмысленно тратить на меня слова?
– Да.
– Потому что я неисправим, да, сеньор? – темного плескания в его обиженных глазенках прибавилось.
– Нет, Сесил, – улыбнулся я. – Не поэтому.
– А почему же тогда? Подскажешь, сеньор, раз ты такой умный?
– Потому что ты умер, – ответил я, вытаскивая руку из воды и почти без замаха отправляя выуженный снаряд в полет.
Камень размером с куриное яйцо влепился Сесилу в переносицу с глухим стуком. Его глаза потухли мгновенно. Шест выпал из обмякших рук, а следом в воду рухнул сам Имбо.
Встав, я поймал плывущий мимо шест и с его помощью парой движений утопил обмякшее тело и загнал его в черноту проглядывающегося под бетонной плитой пространства. В таких очень любят селиться крабы, осьминоги и всякая прочая хищная живность. А плита не даст выплыть даже раздутому от газов трупу. Встав в центре плота, я повел плечами, разминаясь, а затем погнал плот к выходу на широкую улицу, откуда доносились частые гортанные возгласы, вроде как свиной визг и громкий хохот. Я шел на звуки цивилизации…
**
С плотом я расставался с сожалением – старый, чуток перекосившийся, пару раз мной модернизированный, побитый столкновениями в руинах, он не подводил меня, но сейчас стал слишком приметной деталью. Поэтому я загнал его внутрь наискосок растущего из воды типового панельного железобетонного здания, ушедшего в воду почти по самую крышу, собрал все вещи в рюкзак, после чего перерезал веревки и растолкал бревна в разные стороны, половину выгнав наружу. Да, при желании легко отыскать следы веревок там, где они глубоко впились в концы бревен, вгрызаясь все глубже, но кому это надо? Не покидая здания, я переоделся в полученную от Мумнбы одежду местных – очень просторную рубаху из грубой материи, доходящую почти до середины бедер, снабженную длинными свободными рукавами, и столь же мешковатые штаны до щиколоток. Одежда прекрасно защищала кожу от палящего солнца, легко прошибалась желанным ветром, впитывала в себя пот, была прочной и достаточно приличной, чтобы явиться так в город. Мумнба покупал для себя и даже чуток поносил, но вскоре стремительно разжирел и больше не влезал в нее, однако выкидывать отказывался – та самая слепая вера многих толстяков, что однажды они проявят силы воли чуть больше, чем обычно, и резко постройнеют. Ага… только сюда совсем не подходит слово «чуть».