Имя прошепчет ветер - стр. 13
– Как же ранить?! Разве это плохо, что мать их родная живой оказалась, спаслась чудесным образом?!
– Да пойми ты, нельзя так сразу на них новость такую обрушить. Почем ты знаешь, как они это все примут?! Умом-то своим детским неокрепшим. Если и сказать, то потом, постепенно. Никто не виноват, что так получилась. Ни ты, ни мы с Арсением…
– Вы с Арсением, – вторила я…
– Я смолоду Арсения любила, но никогда вам зла не желала и детей ваших всегда тоже любила. Я благодарна тебе, что разрешала мне видеться с ними. И мне не за что просить у тебя прощения. Сначала я только хотела помочь. А уж как панихиду отслужили по тебе.
– Отслужили по мне, – вновь эхом прошелестела я.
– Никто ведь и подумать не мог, что ты сумела спастись. Арсений тебя долго ездил искать. Как умом не повредился тогда – не знаю. Не рушь ты нашу жизнь!
– Вашу жизнь, – опять повторила я.
– И детям не рушь! Все переменилось! Что люди-то скажут. Да и мне… куда теперь деваться?! И Арсению как теперь быть? Как ему решать-то? Похоронили мы тебя… И рады, что ты живая оказалась, и… Оставь ты нас теперь, Христа ради! А детям твоим я хорошей матерью буду. Об этом ты не тревожься.
– Мама, – опять раздался детский крик.
– Иду я, Аришенька, иду, – отозвалась Серафима, глядя на меня с мольбой, надеждой и жалостью.
– Иди, Пелагея, прошу я тебя. Сейчас Никита уж проснется, слабенький он еще больно, Арсений с Илюшкой придут, не надо им тебя тут видеть! Не пугай, не береди мальчонку! Он тоже пережил тяжко исчезновение и жестокую внезапную смерть твою.
– Значит, зря Яким меня спасал, лучше б меня волки загрызли…
Развернулась я и пошла восвояси, шатаясь, как пьяная. А потом, думаю, хоть издали поглядеть-то на них. Затаилась в кустах, а вон, и они по тропинке идут. Сердце мое замерло, насилу сдержалась я, чтоб не выбежать из своего убежища, да не кинуться к сыночку моему дорогому. Подрос-то как, вытянулся, как деревце. А походит-то на меня…
Прикрыла я рот ладошкой, чтобы крику не дать вырваться невзначай. Проводила взглядом, долго подняться-то не могла. Сначала по траве металась, крик свой звериный сдерживая, потом застыла, как каменная. А после уж пошла. Не помню, как до дома родительского добралась. В светелку свою проскользнула. А внутри прямо огонь горит – так больно мне, так страшно, так горько. И опять в беспамятство я будто впала – не помню ничего – все металась в бреду да в горячке. Не ела, не пила. А как очнулась, смотрю – отец Митрофан, настоятель церкви нашей рядом со мной сидит, голову опустил, да бороду свою теребит в задумчивости. Увидел, что я в себя пришла и гляжу на него.
– Что же это ты, девонька, разве ж так можно, – мягко упрекнул он меня, – родных пугаешь, себя не бережешь. Смерти искать не надобно. Не тебе решать, когда на Суд Высший отправляться. Знать, время твое не пришло еще…
– Плохо мне, батюшка, так плохо мне, – заплакала я. – Свет белый не мил. И зло в моей душе, обида так и жжет меня изнутри. И делать мне что, не знаю. Как жить-то теперь?! Пропадаю я….Смерти я впрямь прошу, а Бог не дает.
– Э, милая, ее еще заслужить надо, смерть-то. Не все видно ты выполнила, что Господь уготовил тебе… Бог посылает нам испытания, чтобы мы укреплялись, преодолеваючи их, а не отчаивались. Не все поняла еще ты, видно. Вишь, как тебя крутит-выкручивает. А тебе смириться бы надобно… И не кручиниться.