Имя прошепчет ветер - стр. 15

– Поедем, дочь моя, с сестрами познакомишься, истории их послушаешь, ежели расскажут. Помолишься, поживешь какое-то время, душой оттаешь, быть может. Вспомнишь, что ты – дитя Божье, подумаешь, ведь зачем-то Бог жизнь тебе сохранил, – уговаривал он.

Я и согласилась. Собралась, с родней попрощалась, и поехали мы. Оглянулась я на дом наш, все вышли за ворота, вслед смотрят, и такая тоска на меня опять навалилась, такая кручина за душу взяла… Расплакалась я, разрыдалась, даже батюшки не постеснялась. А он ничего не сказал, глянул только на меня да вздохнул тяжело.

Путь нам предстоял неблизкий, однако к вечеру должны были добраться. Я сначала все про жизнь свою думала, а потом маленько задремала. И сон мне приснился тогда чудной такой. Перед взором моим картина проплыла с монастырем великим. А потом и Ангел явился, указал на него своим перстом. «Это – твоя обитель, сестра», – сказывает. Положил мне на плечи тяжелый крест и вновь молвил: «Неси смиренно. А я помогать тебе стану». Я едва не упала под этой тяжестью. Но послушалась и в ворота монастырские вошла. А там свет яркий такой, аж глаза слепит. «Иди с Богом», – повторил Божий посланник. Ну, я и пошла. А у самой слезы полились из глаз.

Повозка наша вдруг дернулась, я и проснулась. А сон тот помнила. Тем более что сбылся он… Осталась я в той обители.

Встретила нас матушка Херувима, которая была тогда настоятельницей монастыря.

– Пойди, дочь моя, осмотрись пока, – сказал мне отец Митрофан.

***

Монахиня тяжело дышала и говорила с трудом. Пожилой священник в задумчивости смотрел на умирающую.

– Ну, а потом ты все почти знаешь, – прошептала игуменья Арсения и откинулась на подушки, – прощения теперь прошу…

– Да, матушка… Удивила ты меня. Ох, и удивила. Трудно тебе пришлось. Но ведь Господь просто так испытаний-то не посылает. Сама знаешь… Да и в чем грех-то твой? Если какой и был, дак все уж отмолила и делами своими праведность свою и чистоту своих помыслов доказала…

– Нет, батюшка. Не все ведь я тебе сказала.

– Слушаю тебя, матушка Арсения, – перебирая четки, наклонившись к умирающей промолвил старец, – что еще сказать мне хочешь?

– Девушка у нас была. Помнишь, может быть? Акулиной звали. Светленькая такая. Постриг хотела принять.

– Нет, матушка Арсения, не помню, обманывать не буду. Сказывай дальше.

– Отговорила я ее от пострига-то. В послушницах она ходила. А потом и вовсе из монастыря ушла.

– Как это отговорила?

– А вот так, батюшка. И не раскаиваюсь в этом. Прости ты меня. С Господом я позднее поговорю, как предстану перед Ним. А тебе скажу. Негоже это, чтобы молодые девицы дни свои в монастырях проводили в заточении. Как цветы в снегу. Вон подснежник, и тот к свету, в мир тянется. Долго я об этом думала. Все решиться не могла девиц молодых отговаривать и в обратном убеждать да радость жизни показывать.

– Да ты в уме ли, матушка?! – ахнул духовник, перекрестившись.

– Мне уж теперь все одно. Я долго сомнениями мучилась. Но по сей день не могу я с этим согласиться. Она родить должна, замуж выйти. Ну, разве место ей здесь, в обители? Разве это Бог задумывал, когда в мир наш ее посылал?

– И многих отговорила?

– Теперь уж и не припомню.

– И ни одна ведь ни разу не рассказала, не пожаловалась. Ни мне, никому другому… Видно правильное что-то ты им говорила…