Империя предрассудков - стр. 50
– Идиотка! – вопила преподавательница не щадя связок. – Как можно быть такой бездарной! Что ты вообще здесь делаешь, если не можешь повторить элементарное движение? Ты, наверное, даже ходить еще толком не научилась!
Потом она делала небольшую паузу, медленно и размеренно вдыхая воздух, в котором витали только страх и беспомощность, а затем, грациозно вытягивая шею, обращалась ко всем присутствующим:
– Если в вас есть хоть зачатки разума и вам не безразлична ваша репутация, я крайне не рекомендую вам общаться со столь бездарными людьми. Они быстро утянут за собой.
После этих слов она как ни в чем не бывало продолжала занятие, напрочь игнорируя несчастную и потерянную девочку, которая стояла в слезах, осознавая, что в одночасье стала изгоем. Потому я изо всех сил старалась не злить Малюм, и хотя несколько раз мне тоже перепадало от нее, через пару занятий она забывала, что я причислена к отряду безнадежных, и увлеченно продолжала объяснять все тонкости плие.
После обеда, что разнообразием ничуть не превосходил завтрак, нас вновь отводили в кабинеты для занятий. И там, до самого заката, мы познавали азы всевозможных видов искусств и этикета. Иногда вместо искусства была арифметика, география или домоводство, однако большая часть времени была посвящена музыке и литературе. Выбор инструмента разнообразием не отличался: флейта, фортепиано, скрипка, изредка кому-то из учениц позволяли выбрать дополнительный инструмент, например виолончель или арфу.
Для аристократичных особ вроде нас игра на инструменте, не принадлежащем к рангу классических, трактовалась как странность и могла служить признаком дурного вкуса. Потому это не особо поощрялось. Когда пришло время выбрать инструмент, я даже размышлять не стала о том, чего бы мне действительно хотелось. Все выбирали фортепиано, и я выбрала то же самое, отдав дань моде и порядкам.
Каким же смертельным испытанием стала для меня музыка. Ни один перевод или книга не давались мне сложнее, чем эти кошмарные и бесполезные попытки игры на инструменте. Я не понимала ни нот, ни музыкальной грамоты, да и мне не хватало терпения часами учить произведения, которые бесконечно требовали преподаватели.
Зато помечать об успехе я несказанно любила. Любила воображать, что когда-нибудь я буду играть также безошибочно, как и другие. Сама музыка, звучная, мелодичная, воспроизведенная без всякой фальши, доставляла истинное удовольствие, и в эти моменты меня захлестывали мечты о том, что совсем скоро я буду знаменитой фрейлиной при дворе, у меня будет множество женихов, немерено богатств и все, от Императора до слуг, будут восхищаться моими талантами. Но с моими неуклюжими стараниями это были такие же беспочвенные мечты, как и желание поскорее вернуться домой.
Преподаватели каждый день, словно священное послание, внушали, что цель каждой из нас – служить Императору и его наисветлейшей семье. Вензель Императрицы, знаки отличия, роскошный дворец были высшими мечтами каждой из нас. И ради этого мы терпели все остальное: голод, невыносимый холод по ночам, унижения от преподавателей и одиночество.
* * *
Все изменилось в моей жизни в пятнадцать лет с появлением в ней Фани.
Афанасия была старше меня на пару лет, и тот год в Институте был для нее выпускным. Для многих моих сверстниц она была музой.