Иллюстратор - стр. 39

Я стараюсь действовать как в том сне, когда Ботис заставил меня проецировать картины в мир красной пустыни. Вначале успеваю представить самое чудное и немыслимое существо, которое только способно исторгнуть моё сознание. Вообразив, стараюсь сохранить картинку в уме, прорисовываю её методично и медленно: где-то аккуратно, штрих за штрихом, дополняю детали, а где-то размашисто провожу кистью по мерцающему экрану. Впечатление такое, словно рисую на зеркале. Кисть послушными ворсинками вычерчивает золотистые контуры, заполняя пространство серебристо-синих безжизненных льдов новой живой сущностью, замысловатой и неописуемо нелепой, обременённой одним-единственным полученным от меня предназначением – быть моим голосом.

Завершаю финальный штрих, и с последним взмахом Кисти в безлюдном коридоре ледяных скал и снегов, скрипя когтистыми лапами, появляется она, и я сразу даю ей имя – Кьяра.

Аурелие округлившимися глазами, похожими на синие блюдца, разглядывает моё творение. Это, скорее всего, кошка с рыжей пушистой шерстью, на редкость осмысленными голубыми глазами – огромными, точно у лани, с рожками, как у юной козочки, и белоснежными крыльями на спинке, – раскрываясь во всю длину, они затеняют всё её небольшое тельце.

– Что это? – спрашивает Аурелие, но, опомнившись, отмахивается: здесь требуется нечто большее, чем немой ответ.

Я переживаю, что мой опыт мог не удаться, и с замиранием сердца, собрав всю свою смелость и волю, выдавливаю из себя звуки, словно впервые соединяя их в слова.

– Это Кьяра. Она теперь – мой голос, – произношу, и для меня моя речь звучит отраднее самой прекрасной на свете мелодии. – Когда она рядом, я могу говорить, я наделил её этим свойством.

– Да ты и в самом деле маг, творец! Твои способности уникальны! – с неподдельным восхищением произносит Аурелие, ослепительно улыбаясь.

Её слова и улыбка трогают моё сердце, но тотчас в памяти всплывает то, что я почти успел позабыть, – предательство во всём его чудовищном, циничном проявлении.

Отвечаю на её улыбку своей, спокойной и сдержанной. Пусть это был сон, но сон разоблачил предательскую суть её души, и предательство так же реально, как и Кисть, Светоч миров и мой утраченный было голос.

Воспоминание безрадостных эпизодов прошедшего сна создаёт волну, которая выплёскивает из глубин памяти новые и новые подробности и забытые вещи. Так, я внезапно вспоминаю об оставленном в каньоне тубусе со столь дорогим мне портретом, и тут же приходит понимание, что этот предмет мне жизненно необходим, я просто обязан его воплотить.

Память в мельчайших деталях воссоздаёт портрет Аурелие с увядающим красным лотосом в центре, каким я видел его в последний раз, и чёрный кожаный тубус – хранилище портрета. Кисть искусно вырисовывает на мерцающем экране фигуры, изгибы, линии, полутона, и когда экран гаснет, до боли знакомый мне чёрный пенал появляется на белом снегу во плоти.

Мои пальцы пробуют на ощупь кожу, чувствуя шероховатость старых царапин точно в тех самых местах, где имелись эти изъяны, и я понимаю: да, это определённо моя старая вещь – та, что я забрал из дома в свой последний визит.

– Зачем он тебе? – спрашивает Аурелие.

– Это память о моём предназначении, чтобы не забыть, кто я есть и зачем.

– Нет никакого предназначения! – восклицает она. – Оно снилось тебе, как снится тысячам наших братьев и сестёр, замороженных в хрустальных гробах. Тебе дана Кисть, и ты – Иллюстратор. Ты больше не служишь змею, ты можешь подстраивать, перекраивать этот мир под себя, сам определяя своё предназначение, наполнять его и изменять как тебе вздумается.