Иллюстратор - стр. 26

Нет, время здесь ни при чём. Что же тогда? Я неосознанно, с неведомой целью накрываю портрет плотным чёрным покрывалом. Мне нужно работать, и я вынужден оставить его.

В мастерской хаотично разбросаны кисти, баночки с красками, палитры, по разным углам вразнобой стоят мольберты. Кажущийся беспорядок обманчив. Я с лёгкостью нахожу в этом хаосе все необходимые принадлежности.

Сажусь за мольберт. Сосредоточиваюсь на цветке, чувствую его дыхание, трепет его лепестков. С каждым вдохом неведомая сила наполняет его светом, чтобы он сам сделался источником света для человека из Нижнего мира. И где-то там, внизу, в далёком городе Нижнего мира, человеческий цветок раскрывается навстречу нисходящему лучу, начинает искриться, отражая ответный свет. Берусь за карандаш и рисую цветок, тем самым вдыхая в него жизнь. Он почти ожил в моих руках.

И в этот самый момент меня осеняет.

Впервые я оставляю работу неоконченной: полуживой цветок падает к моим ногам и мгновенно умирает.

Второпях я покидаю мастерскую в испачканной красками рубашке, вбегаю в дом, резким движением сдёргиваю покрывало, обнажая портрет… И что я вижу? – подтверждение своей догадки! Та сила, которую я пропускаю сквозь себя во время работы, что заставляет цветок оживать, купаясь в лучах божественного света, она, и только она ощущалась мной, когда я писал портрет Аурелие, струилась по венам. Её и только её я самонадеянно назвал вдохновением, пока она наполняла жизнью создаваемое моей рукой творение – красный лотос Аурелие. И да, портрет наполнился жизнью, дыша в унисон со своей первозданной проекцией, существующей внутри девушки. Блеск лотоса Аурелие отдавался блеском оттенков цветка на портрете; изменение оттенков лотоса на портрете обусловлено тем же изменением его живой проекции. А сейчас картина ещё хуже – лепестки лотоса изогнулись по краю, будто увядая. Значит, и лотос Аурелие – её анима – тоже увядает!

Не будучи уверенным до конца в своей правоте, я знаю одно: как бы то ни было, я должен быть рядом с ней, чтобы всё проверить и предотвратить увядание драгоценнейшего из цветков.

Дверь захлопнулась за моей спиной, и я мчусь очертя голову, минуя лес, захлёбываясь в потоке встречного ветра… И вот уже виднеется утопающий в зелени яблоневый сад, а вскоре и деревянное резное крыльцо.

Распахиваю дверь, бесцеремонно врываясь в дом.

Звук бьющегося стекла следует за ударом захлопнувшейся двери. Аурелие стоит посреди комнаты, а под её ногами валяется разбитая склянка. Она глядит на меня в упор и с придыханием произносит:

– Как ты узнал?.. Погоди, я схожу за веником и приберусь, остальное потом.

Я понимаю, что не ошибся: с ней определённо что-то стряслось. И ещё понимаю, что не опоздал.

Аурелие возвращается, держа в руках веник и совок. И тут я замечаю свежую повязку на запястье её правой руки, в месте расположения знака.

– Откуда это у тебя? Ты поранилась? – предполагаю очевидное.

– Змей вернулся и оставил мне это! – раздражённо отвечает Аурелие, указывая на запястье. – Он поджидал меня на Древе вчера вечером, хорошо замаскировался в сумерках и набросился на меня, как только я подошла.

– И ты никак не лечишься? Это же яд!

Аурелие, немного замешкавшись, отвечает:

– С ядом я разобралась. У меня имеется лекарство от укусов змей. Не забывай: наука – моё ремесло. Вот только рана долго заживает.