Иллюстратор - стр. 15

Но, как ни странно, Королева возразила Баме, выговаривая тихим шёпотом, медленно и тщательно подбирая слова: «Он будет обращаться в зверя не когда ему вздумается, а исключительно следуя инстинкту, идя на поводу у эмоций. Сможет этого избежать – останется человеком, если захочет. Да и у меня на него имеются определённые планы. Я намереваюсь предложить ему некую работу, причём непосредственно по его знахарскому ремеслу. Пускай не обольщается, радости это занятие не принесёт, но всяко лучше, чем Яма. Ведь так? – Королева пронзила меня хищным взором изготовившегося к нападению ястреба. – Справишься, а, Сагда-лекарь?.. Только не смей отвечать, пока не узнаешь, что от тебя требуется. Если будешь исправно делать свою работу, останешься невредим. Но не жди помощи, если Хранители схватят тебя в обличье зверя. Тебе известны законы Королевства – тогда уже никто и ничто не спасёт тебя от Ямы».

Дальше я выслушал подробности поистине безрадостной и даже губительной работы, которую должен был выполнять. Тебе эти подробности ни к чему… И я согласился, поразмыслив остывшей головой, что если есть хоть малейший шанс сохранить в себе человека и жизнь, то следует им воспользоваться. Какая-никакая, но жизнь есть жизнь, так что я предпочёл это безрадостное, но человеческое существование Отстойнику, гниение в котором неизбежно ожидает наши гиблые души, когда чужая рука опускает веки, закрывая взор навсегда.

И так я живу уже много лет. По возвращении из Цитадели я возобновил приём больных. Как и прежде, веду обычную с виду жизнь деревенского лекаря. Помню, что мне нельзя злиться, раздражаться, нельзя испытывать голод или долго обходиться без мяса – это то же, что быть голодным, – иначе я превращаюсь в змея, что происходило уже пару раз. Правда, мои нынешние трансформации, в отличие от ранних, больше не сопровождаются болью, но я всякий раз теряю контроль и способен творить страшные вещи.

А рассказал я тебе это, – Сагда искоса взглянул на меня, – чтобы ты был готов: здесь совсем не дают мяса, кормят, как ты знаешь, одной пресной кашей. Как долго смогу продержаться, не знаю. Уясни одно: срыв для меня неминуем, и, как только он случится, я нападу на тебя. Я должен был предупредить. Что делать – решай сам.

Слушая рассказ лекаря, я проникался искренним сочувствием к нему, но в то же время не мог отделаться от мысли, что оставшееся за границами повествования могло быть ещё страшнее и непригляднее, чем он смел рассказать. Возможно, подозрение это вызвала живость его рассказа, невольно воскресившая в моей памяти болезненные переживания прошлого, связанные со змеями.

Но, так или иначе, меня не покидало ощущение, что в лекаре этом сокрыто нечто ещё более таинственное и странное, о существовании которого не подозревает он сам. Оттого желание сопереживать ему не пропадало, а только усиливалось.

Я представил, как этот мирный человек, доверивший мне свою тайну, начнёт на моих глазах превращаться в уродливого змея. И что я тогда сделаю? Буду пытаться защищаться? Лишённый голоса, позову на помощь стражей, кулаком барабаня в железную дверь? Или попытаюсь воззвать к его человеческой сути? Я не знал. Но ясно было одно: отсюда во что бы то ни стало следует выбраться до того, как начнётся его трансформация.