И жизнь, и слёзы, и любовь дома Рюрика - стр. 23
Почувствовала, приняла, но долго еще не могла принять открытым сердцем, ибо местью за смерть мужа она преступила общие законы правды, верности слову, гостеприимству, всему тому, чем жили славяне, в своем большинстве не приемлющие холодной злобы и сознательного лукавства. И смиряясь мыслью, что таков удел правителей – идти против сердца – для себя подобной судьбы не хотели. Ее уважительно опасались – и не может претендовать на большее лукавый умом правитель.
И остался на руках матери малолетний сын и заботы о прочности державы, признавшей в ней сильную правительницу. И нет рядом того, на кого можно привычно опереться, кто с вниманием выслушает, поможет участливым словом и заботливым делом. Мужчин вокруг много, но повелителя – извечной мечты, стремления каждой женщины, будь она хоть трижды владычица, – нет; одни лишь подданные. И по ночам не утихает страх не справиться, не совладать с могучей дружиной, которую надо постоянно держать железной рукой в смирении и строгой подчиненности. Может быть, в силу этих причин и рождалась в душе княгини безумная жестокость по отношению к древлянам. Ею хотела княгиня устрашить не столько робких древлян, сколько своих собственных воинов. Страх порождал страх. Его требовалось внушить всем, кто с вожделением посматривал на княгиню, как на существо низшее, которое можно было покорить с легкостью. Кто мог стать заступником ее в этом мире? Измученный взор одинокой женщины уже не в первый раз обращался в сторону богатой и процветающей Византии, обретшей неведомого Бога Христа. Может, в нем спасение и Руси, раздираемой постоянными войнами, набегами половцев, ятвягов, хазар и других диких народов?.. Эти мысли все чаще посещали княгиню, не знавшую, где найти желанную опору своей шаткой власти.
Здесь, в мыслях своих, вылившихся впоследствии в деяния, Ольга шла по пути отказа от привычного, бросая вызов авторитету предков, но что не сделает женщина, вынужденная бороться с судьбой и обстоятельствами и желающая обратить их к себе на пользу!
В том же переломном для нее 945 году Ольга решилась – шепнула нечто купцам-грекам, наезжавшим по осени скупать киевский хлеб. Те не замедлили и быстро донесли о стремлении новой владычицы варваров прислониться к земной и небесной мощи Византийской империи. Там, в императорском дворце, в Палладии помнили прошлогоднее посольство князя Игоря, в составе которого был и посол княгини – Искусеви, наряду с другими стремившийся «утвердити любовь межю Грекы и Русью». Да и люди были в империи образованные – знали из опыта прошлых времен и народов, что стоят женщины на троне – фортуна возносила их сюда редко, но зато каких! И император Константин Багрянородный не колебался – на следующий, 946-й год посольство во главе с самой княгиней прибыло в константинопольскую гавань Суду.
Но извечная привычка-обычай Византии ломать волю всех, вынужденных обращаться к ней, сыграла здесь плохую шутку.
Перехитрили самих себя. Сами же рассчитывали на женскую гибкость русской княгини и сами же оскорбили ее женскую державную гордость – посольство не принималось в Палладии около двух месяцев. Обычно подобная встряска бездельем и величием многотысячного сверхроскошного города хорошо действовала на души варваров, делая их более податливыми к лести и скрытым угрозам, к корысти и пышной роскоши церемониала переговоров. Но тут нашла коса на камень: ее, владычицу, не боящуюся мнения подданных и гнева богов, смеют не принимать, подобно простой челядинке!