... и дольше жизни длится... - стр. 26
Галина умоляюще смотрела на дочь:
- Ларисочка, прошу тебя, дай Вике жить своей жизнью. Не трогай её. Не строй никаких планов, видя, что у тебя дочь красавица. Живи сама, как тебе нравится, и не мешай нам.
Лариса стушевалась.
Она никогда не видела, чтобы мать её о чем-то не то, что просила, а умоляла.
- Ладно, мама, что ты из меня зверя делаешь? Живите себе, как вам нравится. А Вика сама сделает свой выбор, когда вырастет. Мой «бизнес» ничем не хуже других, - Лара усмехнулась и добавила: - Не ворую, людей не граблю. Сами все дают.
Из дома выглянула Вика, обеспокоенная долгим отсутствием бабушки и мамы:
- Ну что вы во дворе застряли? Чайник скоро выкипит.
Женщины, переглянувшись еще раз, заспешили в дом.
***
Прошел год.
За ним еще один.
И еще один.
Лара все так же редко навещала семью, все больше становясь похожей на «классическую» бандершу, содержательницу борделя и «катрана».
Её душа все больше ожесточалась.
Женщина, которой едва исполнилось тридцать лет, стала жесткой и циничной сверх меры, оценивая людей только с позиции: сколько денег они могли ей дать, какую выгоду можно поиметь с них.
Вика продолжала все так же учиться все в той же школе.
Училась она средне.
Брала скорее усидчивостью, чем врожденной способностью к познанию нового.
В школе её давно определили в «твердые хорошисты», не ожидая от девочки ничего иного.
Каждое лето Галина все так же продолжала вывозить дважды в неделю девочку, которая постепенно превращалась в юную девушку, на море, в облюбованную ими с первого посещения Аркадию.
Вика вытянулась и повзрослела.
Её пшеничные пышные волосы уже достигали середины ягодиц.
Галина по-прежнему не стригла внучку, разве что подравнивала пару раз в год кончики волос. Светло-серые глаза смотрели на мир с испугом, словно ожидая от него каких-то подвохов, каких-то неприятностей.
Иногда, накупавшись и наплававшись в море, Вика садилась на край пирса, пожимала под себя еще худенькие ноги, распускала волосы, позволяя морскому бризу развевать их, играя и балуясь. В эти минуты девочка напоминала Андерсеновскую Русалочку, неведомо каким течением заброшенную на берег южного моря…
8. Глава без номера, вне времени и пространства
Мойры замерли на пороге пещеры, с восторгом глядя на плоды своего труда. Они по-прежнему держались за руки, и, казалось, о чем-то задумались, любуясь тем, что происходило в их владениях.
Когда-то, много веков тому назад, пещера была меньше, но род людской рос и размножался, и теперь под опекой сестер было уже семь миллиардов жизней.
В руках старшая из сестер, Лахесис, держала плетенную из ивового прута корзинку, в которой покоились вырезанные кем-то, быть может, самим Зевсом, украшенные письменами на неизвестном языке, деревянные конусы. Конусы, в орнаменте которых было предначертание дальнейшей судьбы человека, того, что может быть. А может и не быть.
Наши современники назвали бы эти письмена генетическим кодом, но Лахесис слов таких не знала. Как и не знала, откуда раним утром появляются конусы в её корзинке, кто их туда положил, кто написал предначертания, почему все конусы такие разные: от завораживающих, словно вырезанных из эбенового дерева, ровных и украшенных вязью, готовой соперничать с красотой Природы, до кривеньких и хрупких, как будто их сделали из камышовой пустой лозы, с кое-как накарябанной парочкой закорючек.