Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да… - стр. 69
– Сапожник!!!!!!!!!!!………..
После кино мы шли по ночному лесу домой и пересказывали друг другу то, что вместе же и посмотрели:
– Не! Ну, а как он его двинул! А?
– Не! Не! А тот и не понял, что он там!.
Конечно же, кино показывали не только в Полку.
Ещё и в Доме офицеров, но там вход по билетам и, стало быть с родителями, а им же некогда.
Правда, по воскресеньям был бесплатный дневной сеанс для школьников – чёрно-белые сказки, или цветной фильм про пионера-партизана Володю Дубинина…
В одно из зимних воскресений я сказал маме, что хочу выйти во двор.
– Ещё чего! В такую погоду никто не гуляет.
За стёклами кухонного окна теснился сумрак исчёрканный линиями суматошно несущегося снега.
– Посмотри что творится!
Но я канючил и не отставал, пока мама не рассердилась и сказала, чтоб я шёл уже куда захочу, но всё равно там никого не будет.
Во дворе и впрямь не оказалось ни души.
Отворачивая лицо от секущих вихрей снежной крупы, я обогнул дом и пересёк дорогу к полю рядом с забором заколоченной мусорки.
Конечно, и тут никого, ведь себя-то я не мог увидеть, а видел только, что весь мир стал совсем тёмно-серым, исполосованным метелью колючего снега.
Стало одиноко и захотелось домой.
Вот только мама скажет: «я же говорила!», а младшие начнут подсмеиваться…
Но тут на дальнем краю поля, где когда-то играли в волейбол, а потом в городки, раздался голос голос из репродуктора на неразличимом в такую непогоду столбе.
– Дорогие ребята! Сегодня мы разучим песню про весёлого барабанщика. Сначала прослушайте её.
И дружный хор ребячьих голосов запел про ясное утро и кленовые палочки, которые берёт в руки весёлый барабанщик.
Песня закончилась и диктор начал диктовать слова, чтобы слушатели их записывали:
– Встань, по-рань-ше, встань, по-рань-ше, встань, по-рань-ше, толь-ко, ут-ро, за-ма-я-чит, у, во-рот…
И я уже был не один в этом взбураненном мире, где я бродил по сугробам пустого поля, но снег не мог попасть ко мне в валенки – их плотно облегали тёплые штаны.
Диктор закончил диктовать первый куплет и дал прослушать его снова; потом он диктовал второй, тоже с последующим исполнением, и третий.
– А теперь прослушайте всю песню, пожалуйста.
И нас стало много: барабанщик, дети со звонкими голосами, и даже вьюга стала одной из нас и бродила со мной по полю, только я проваливался валенками в зыбучий снег под коркой наста, а она плясала поверх него своей колючей крупой.
Когда я вернулся домой, мама спросила:
– Ну, что? Видел кого-нибудь?
Я сказал, что нет, но никто не смеялся…
Одиночная прогулка в большой компании, под диктовку Весёлого Барабанщика, уложила меня в постель с температурой.
Все ушли на работу и в школу, а мне нельзя выходить, даже чтоб отнести книги на обмен в Библиотеке Части, пришлось взять из домашней ту, что давно манила своим названием, но отпугивала толщиной – «Война и Мир» Толстого, в четырёх пузатых томах.
Первая глава меня сперва напугала сплошными страницами французского текста, но когда углядел, что под ним, в примечаниях, шёл перевод – отлегло.
Так что свою болезнь я и не заметил: наскоро проглатывал лекарства и возвращался к Пьеру, Андрею, Пете, Наташе, иногда забывая вынуть градусник из подмышки.
Я прочитал все тома с эпилогом и только заключительную часть с рассуждениями про предопределения никак не мог одолеть: нескончаемо длинные предложения стояли отвесной стеной – вскарабкиваясь на чуть-чуть, я тут же соскальзывал обратно к её подножию; неприступная стена простиралась в обе стороны и я уже не помнил как добирался сюда, пришлось закрыть не дочитав.