Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да… - стр. 62
Сперва мы с Вовкой похихикивали, бухая друг по другу громоздкими шарами перчаток, но потом остервенели и я страстно желал угодить ему в голову, но никак не мог дотянуться, а по его глазам видел, что и ему охота врезать мне посильней.
Вскоре у меня жутко заныло левое плечо, которое я подставлял под его удары и совершенно ослабела правая рука, которой я долбил в плечо подставленное им.
Наверно, и ему не слаще было.
Наши хаханьки сменились покряхтываньем и пыхтеньем.
Было плохо, было больно до слёз, потому что его удары, казалось, проникают уже до самой кости предплечья, но я бы скорей умер, чем сдался.
Наконец, старшеклассникам надоела такая однообразая безрезультативность, нам сказали «хватит» и забрали перчатки.
Наутро на моём левом плече проступил большущий отёк, багрово-чёрный, и несколько дней к нему больно было касаться, так что даже от дружеского похлопывания я скрючивался и болезненно сычал…
Если выпадал пушистый снег, но не слишком, чтоб аж по пояс, то мы всей семьёй выходили во двор – чистить ковёр и дорожку.
Их мы укладывали лицом на снег и топтались по жёсткой изнанке.
Затем ковёр переворачивали, наметали на него веником чистого снега и снова сметали прочь, а ковёр складывали.
Длинную зелёную дорожку после топтания не переворачивали, а становились на неё вчетвером – мама и мы трое, а папа тащил дорожку по сугробам и всех нас на ней, оставляя позади вмятую борозду снега с пылью; вот такой он у нас сильный…
А когда пошёл мокрый снег, то мальчики нашего двора начали катать из него комья и строить крепость.
Лепишь из снега комок – размером в полмяча; кладёшь его на сугробы и катаешь туда-сюда, а он тут же обрастает слоями мокрого снега, превращается в снежный шар, растёт выше колен, плотнеет, тяжелеет и уже приходиться звать на помощь и катить его вдвоём-втроём туда, где вырастает снежная крепость.
Мальчики постарше взгромаждают шары плотного снега на круговую стену, которая уже выше твоего роста.
Мы делимся на команды – защитники крепости и нападающие.
Заготовлены боеприпасы снежков и – на штурм!
Крик, гвалт, снежки со всех сторон и во все стороны.
Я высовываюсь над стеной крепости, чтоб тоже хоть в кого-нибудь залепить, но в глазах вдруг сверкает жёлтая молния, как от лопнувшей электролампочки; скользя спиной по стене я опадаю вниз, руки притиснуты к глазу, куда угодил снежок.
( … “ах, да – я был убит…
так, много лет спустя, поэт Гумилёв пояснит мне что же случилось в это мгновение…)
А бой не стихает и никому нет до тебя никакого дела – все слиты в едином общем крике: а-а-а-а-а-а-а!!
Бой кончен, крепость не сдалась, но превратилась в метровую горку снега утоптанного до ледяной плотности, однако, крик не стихает, мы орём дальше, скатываясь с неё на животах.
В голове глухая пустота от своего крика в общем ошалелом вопле:
А-а-а-а-а-а-а!!
Глаз мой уже смотрит; сошлёпав снежок поплотнее, я влепляю им в голову мальчика старше себя.
Какая ошибка!
Во-первых, бой закончен и на мальчике уже вон коньки, а во-вторых – он старше, и значит сильнее.
Что сделало меня столь опрометчивым?
Как всегда, борьба за правильность.
В начале строительства крепости самые старшие мальчики – семи-восьмиклассники, громко всем объявили: кто не строит, играть не будет!
И я точно знаю – этот мальчик в коньках не строил.