Хорошая моя - стр. 40
— Какие ещё деньги?
— Ой, только не надо! Весь институт знает, что Николаша богатенький Буратино!
Первое, что хотела сделать Маша: встать, уйти, может быть, даже смачно плюнуть под ноги — так по-мужицки — чтобы показать своё пренебрежение ко всем этим домыслам. Не встала, не ушла. Ей было очень обидно за Колю. Больше, чем за себя. Разве можно вот так презирать собственного брата? Пусть бы он был глуп, каким эта девочка его считает, Колина вселенская доброта, широта его души, искренность и бесхитростность — качества, достойные уважения и любви. Тем более, если ты его родной человек.
Будь это диспут или хотя бы прения, Маша нашла бы аргументы. Увы, Катя Озерцова настолько уверилась в собственной правоте, что переубедить её вряд ли получится.
— Чего молчишь? — Катя, наконец, обнаружила, что оппонент пребывает в отстранённо-безучастном состоянии. — Нечего возразить?
— Что тут возразишь? — пожала плечами Маша. — Мне тебя искренне жаль.
— Меня? Жаль? Это почему же?
— Наверное, трудно жить, когда видишь всех только в чёрном цвете.
— А ты, типа, белая и пушистая?
— Я не о себе сейчас, — Маша встала и посмотрела на Катю сверху. — Коля замечательный. Лучший из всех людей, каких я встречала. Честно говоря, я была бы счастлива, будь у меня такой брат. А ты… Ты видишь в нём только проблему.
— Да! — Катя вскочила, будто собираясь толкнуть собеседницу, посмевшую обвинять её неизвестно в чём. Сдержалась, сжав кулаки. — Да, Колька моя вечная проблема! Меня, а не кого-то другого винят в его слабоумии!
— Что ты такое говоришь? — возмутилась Маша. Она собиралась поспорить, ведь умственные способности не определяются только математикой! Катя заговорила о себе:
— А чем я виновата? Тем, что не вовремя захныкала в коляске? Но ведь это мать отвлеклась на младенца и не заметила, что сынишка бегает в опасной близости от качелей!
— Его ударило качелями?
— Да! — Катя закрыла лицо ладонями, всхлипнула и заговорила плачущим голосом. — Другой мальчишка качался, а Колька оказался на траектории. Его ударило прямо по голове.
— Какой ужас.
— Ужас, только я-то здесь каким боком? Неуютно почувствовала себя в переполненном подгузнике? Проголодалась? Мне было всего-навсего три месяца отроду!
— Катюш, — Маша тронула её за плечо, — ты напрасно так переживаешь. Не знаю, сказалась ли на Коле травма, но ведь он не глуп. Ещё сто очков даст многим. Ты не представляешь, как тонко он чувствует искусство. Как с ним интересно…
— Замолчи! — Катя отняла руки от лица и посмотрела на Машу с ненавистью. — Что ты можешь понимать!
— Э-э-эм-м…
— Я не для того тебя позвала, чтобы слушать лицемерное враньё! Не смей к нему подходить! Прекращай эти поездочки и вообще любое общение! Знай, не получить тебе ни его денег, ни…
— Да пошла ты!
Маша резко развернулась и двинулась по дорожке, затенённой ветвями изумрудно-зелёной пихты. Катя не отставала, продолжая тарахтеть:
— Короче, как бы тебе ни хотелось выбраться из общаги, с Колькой ничего не выйдет. Поищи других дурачков, что пустят на свою жилплощадь! Знаю я вас, лимитчиков, лишь бы поменять захолустье на Москву! Хоть каким местом.
Хотелось закрыть уши ладонями. Маша ускорила шаг и, выйдя из пихтовых зарослей, устремилась к своему корпусу. Катька, наконец, отстала. Крикнула что-то обидное вслед и тоже повернула к себе. Обвинения беспардонной девицы не особенно трогали. Прежде всего потому, что были абсолютно беспочвенными. Маша не рассматривала отношения с Колей всерьёз. Ей действительно было с ним интересно и приятно общаться. Поездки выходного дня вышли на новый уровень. Парень оказался талантливым фотографом, каким-то десятым чувством выбирал ракурс, ловил освещение и тени. Раз, другой Маша передала ему телефон с просьбой запечатлеть её на фоне достопримечательности, а потом вообще поручила делать фотки для блога, поскольку у него это получалось лучше.