Холодное пламя - стр. 31
Боже, он ужасен во флирте. Как и все мужчины во Флэйминге, которые пытаются произвести впечатление на городских. Нам не дано природное очарование, и знакомиться с девушками тоже приходится не так часто. Поэтому мы выглядим как пещерные люди, которые пытаются заговорить.
Глаза Лили перебегают ко мне, словно она чувствует себя неловко под моим взглядом, а затем возвращаются к Нилу и его темно-русой вьющейся шевелюре.
– Прекрасный наряд, но не для ранчо. – Мой друг продолжает разговаривать своим высокопарным тоном, пока мы с Мией наблюдаем за этим представлением.
Наши брови ползут вверх, когда Нил выпячивает грудь, тыча своими мышцами в лицо Лили.
– Кто скажется ему, что его речи ужасны, ты или я? – шепчет Мия. Я не успеваю ответить, как она свистит, а затем подходит к Нилу и дает ему подзатыльник: – Ты ужасен, ковбой. Сними с нее свою потную шляпу, я принесу ей нормальную.
В эту минуту во мне просыпается огромная любовь к своей сестре, у которой отсутствует фильтр.
Нил усмехается, пожимает плечами, а затем легким движением руки возвращает шляпу на свою глупую кучерявую голову. Мия убегает в небольшой домик, где хранится разная одежда и инвентарь, а затем возвращается оттуда со своей старой бледно-розовой шляпой и белыми кожаными сапогами.
– Вот. – Она вручает одежду в руки Лили. – Переодевайся и езжай на экскурсию по ранчо. Марк тебе все покажет.
– Что? – рявкаю я, хотя собирался не произносить ни слова.
– Я хотела это сделать сама, но раз ты стоишь тут, как грозовая туча, то тебе не помешает проветрить свое дерьмовое настроение. Нам с Нилом нужно проверить коров. Вчера родилось три теленка.
Наглая ложь. Родился всего один, и Нил уже его проверил.
– У меня много дел. – Я разворачиваюсь и иду ко въезду в ранчо.
– Я расскажу маме, – кричит вслед засранка.
Я останавливаюсь и резко разворачиваюсь.
– Нам не по пять лет, Мия!
– Но я все еще могу рассказать о твоем дерьмовом поведении маме. – Она разглядывает свои ногти, а потом стреляет в меня хитрым взглядом.
Я делаю глубокий вдох. Еще один глубокий вдох. И еще. После пятого я прихожу к выводу, что больше всего на свете ненавижу расстраивать свою мать. А мое идиотское поведение трудного подростка уж точно не обрадует ее.
Могу поспорить, что она пойдет и пожалуется отцу, а он не терпит, когда кто-то заставляет грустить его жену. Даже если этот кто-то его идиотский сын.
Я опускаю взгляд на ноги Лили. Розовый блестящий лак на ее ногтях, выглядывающих из босоножек на плоской подошве, сияет на солнце.
– Надевай сапоги и поехали.
– Зачем мне сапоги? – хмурится она, поглаживая потертую белую кожу на обуви.
– В целом можешь хоть голая ехать на лошади. Мне плевать, – ворчу я, возвращаясь к загону и выводя Янтаря.
– На твоем месте я бы была осторожнее в желаниях, капитан. – Подмигивает она, когда приседает и расстегивает босоножки.
Теперь Мия и Нил стоят сложа руки и приподняв брови, наблюдая за нами.
– Чтож, – откашливаются они в унисон, – приятной поездки.
– Молоко пока что заберу в дом, – говорит Нил, а затем бросает на прощанье: – Надеюсь, вы вернетесь живыми.
Лили хихикает, и этот яркий звук проникает глубоко в меня и поселяется где-то между ребер, выбивая часть воздуха из легких. Я мотаю головой, пытаясь прийти в себя.
Прежде чем отправиться в дорогу, запрягаю Янтаря и беру фляжку с водой.