Хочу скандала! - стр. 13
– Обмелела, – тяжело отирая со лба пот, раздраженно ответила я, ибо пилочка уже пребывала на последнем издыхании, а дырки в дверце не видно было и в помине. – Можешь быть уверена, что в нашей речке утопить кого-либо практически невозможно. Вот отравить водой из нее можно запросто, но утопить там Мокрого… Скорее, Снежка из берегов выйдет. Не, не вариант. Если бы я была бандитом, я бы труп в Снежке не топила.
– Мокрому отравление уже не грозит, – с сомнением произнесла Танька, окинув оценивающим взглядом жмурика. – Значит, они его закопают, сожгут на костре или растворят в кислотной ванне.
То ли от этих слов, то ли от чрезмерного усердия, но моя пилочка сломалась, и я, донельзя раздраженная потерей единственной своей пилочки, вернулась к Таньке.
– Постой, если они собираются избавиться от тела Мокрого, что же они сделают с нами, когда нас обнаружат? – осенила меня неприятная догадка.
– То же, что и с Мокрым, – мрачно отозвалась из темноты Танька. – Не знаю, как ты, но лично я выбрала бы ванну с кислотой. Две секунды боли и все. На костре дольше, а в могиле умирать вообще страшно… Это я на случай, если нас живьем закопают. Да и скучно так умирать. Хотя, с другой стороны, после кислоты в гроб тебя уже не положат. И макияж можно испортить… А ты как хочешь умереть?
– Красиво, – раздраженно буркнула я. – Чтобы вокруг было много цветов, и играл виолончелист.
– Виол… вило… виноло… ончелист? – удивилась Танька, спьяну выговорив это слово только с пятого раза, да и то неправильно. – Какой еще вионолончелист?
– Хромой и одноглазый, какие еще виолончелисты бывают… Представь себе, что я ни разу в жизни не слышала живой звук виолончели. Обидно будет умереть, так и не услышав.
Моя шутка не нашла отклика у подруги, и мы надолго замолчали. Я – потому, что мною овладели грустные мысли, а Танька банально задремала. Она так утомилась за день, что даже непосредственная близость неживого человека не мешала ей сладко похрапывать, привалившись спиной к стенке фургона. В моей же голове один за другим зрели планы бегства и счастливого спасения, и каждый из них был отчаяние предыдущего. В конце концов, я остановилась на самом кровожадном. Как только фургон остановится, и жлобы откроют его дверцы, мы с Танькой выскакиваем, как ниндзя, застаем их врасплох и приемами карате и всяких других дзюдо отбиваем им почки и другие сопутствующие органы. План был гениальным, я подсмотрела его в заокеанских боевиках. Правда, осуществить его мешал один маленький пустячок. Ни одна из нас не знала приемов карате. Нет, в теории я, конечно, некоторые приемы представляла, только не совсем отдавала себе отчет в том, как буду со своей вечно ноющей поясницей задирать ноги выше головы.
На очередном ухабе фургон тряхнуло так сильно, что Танька проснулась. Спросонья повертев головой по сторонам, она продрала глаза и тихо простонала:
– Где я?
– В Караганде, – беззлобно отозвалась я. – Дорогуша, если ты забыла, то напомню тебе, что мы едем в неизвестном фургоне, в неизвестном направлении с известным трупом.
– Какой кошмар, – обречено простонала в ответ Танька. – А я думала, мне все приснилось…
И тут произошло непредвиденное, то, что до сих пор ярко стоит у меня перед глазами. Труп Мокрого вдруг громко чихнул и приподнялся на локтях. Наш с Танькой визг слышали, должно быть, даже в Австралии. Наверное, не одну сотню кенгуру вспугнули мы в ту секунду с насиженных мест. К счастью, каким-то чудом ничего не услышали жлобы в кабине фургона.