Хайдеггер, «Черные тетради» и Россия (сборник) - стр. 18
Первые «Черные тетради»: от метафизики Dasein к метаполитике исторического народа
Хайдеггер давно перестал упоминать экзистенциальную аналитику, послужившую ему в 1927 году риторическим орудием против неокантианства. Уже в своей книге 1929 года о Канте он сменил ее на программу «метафизики Dasein», более эксплицитно названную им «метафизикой немецкого Dasein» в письме к своей супруге Эльфриде, в котором он заявляет, что, «когда заходит речь о великих делах, следует хранить молчание как можно дольше»[24].
Тем не менее во второй из опубликованных ЧТ, написанной в период ректорства, он трижды употребляет новый термин: «метаполитика». Прежде всего обращает на себя внимание ошеломляющее заявление: «Конец “философии”. – Нам следует довести ее до конца и тем самым подготовить нечто абсолютно иное – метаполитику» (GA 94:115; ЧТ 130). На следующей странице следует короткая пометка: «Метафизика как мета-политика». И наконец, совершенно недвусмысленное высказывание: «Метафизика Dasein должна углубляться в соответствии с ее внутренней структурой и расширяться до уровня метаполитики <«определенного» («des»)> исторического народа»[25].
При внимательном рассмотрении этой метаполитической программы Хайдеггера мы заметим, что выдвигаемая им концепция метафизики Dasein как метаполитики германского народа предполагает не изменение смысла, а разъяснение «самой сокровенной структуры» этой «метафизики». В этой структуре слово Dasein означает не человеческую личность, а германский народ, понимаемый именно как народ исторический. Кроме того, знаменательно, что уже в 1933 году Хайдеггер формулирует по этому поводу тему, которая станет главной тринадцать лет спустя, после военного поражения Третьего рейха, – тему «конца философии», которой заканчивается его «Письмо о гуманизме».
Итак, налицо одновременно и стойкая преемственность во взглядах, и кажущийся разрыв. Преемственность состоит в том, что, рассуждая о метаполитике, Хайдеггер со всей ответственностью заявляет, что Dasein, о котором ведется речь начиная с «Бытия и времени», является в своей «самой сокровенной структуре» не индивидуальным, а народно-националистическим (völkisch). Разрыв же только кажущийся, поскольку надлежит заменить ‘философию’ чем-то «совсем иным». Ранее в ЧТ Хайдеггер сделал резкое заявление: «Должна ли еще существовать философия? <Ей> конец!» (GA 94:77; ЧТ 91). Остается решить, прежде чем говорить о сути разрыва, действительно ли предлагаемая им в 1920-е годы программа замены категорий экзистенциалами представляет собой философский поступок.
В этой связи в первой из опубликованных ЧТ автор предупреждает читателя о «неправильном истолковании “Бытия и времени” как антропологии или как некой “философии существования”». Далее следует важное уточнение:
Едва ли было замечено, что акцент на отдельном <человеке> и отдельности экзистенции есть лишь контрудар против ложного истолкования Da-sein как «сознания» и «субъекта», «души» и «жизни»; что не в отдельности экзистирующего отдельного <человека> состоит проблема, а только в случайном проходе к все-одинству (Allein-heit) Da-sein, в котором осуществляется все-единство (All-einheit) бытия (там же, перевод изменен). GA 94:21; рус. пер. 28.
Поэтому следует полностью пересмотреть господствующие в течение долгого времени истолкования «Бытия и времени» как философии индивидуального существования, как это имело место, например, у Ж.-П. Сартра или К. Лёвита или еще в наши дни у Клода Романо, ошибочность которых представится очевидной, если при чтении этой книги не останавливаться на теме «всегда-моё-йности» (Jemeinigkeit), а учитывать сущностные побуждения к «самозадаче» (Selbstaufgabe), как это прекрасно заметил Адорно, и к «наступлению общности, народа», как это было весьма справедливо тематизировано Й. Фриче (Fritsche 2014).