Гувернантка. Книга вторая. - стр. 19
Молния гаснет, и над усадьбой тяжело, с треском разламывается громовой раскат. Арсений всматривается в кромешную дождевую мглу под окном, но не видит, ни зги.
Подойдя к двери, он слышит, как приказчики громыхают на лестнице сапогами, затаскивая ящик на второй этаж.
– Сюда, господа. Несите в гостиную, – распоряжается Анна Павловна. – Осторожнее, бога ради! Там хрупкие вещи…
Арсению таки не терпится выглянуть в коридор, и он берется уже за дверную ручку, но тут слышит, как совсем рядом, может, в паре шагов скрипит рассохшаяся половица. Если Арсений и медлит, то только самую малость. Он задувает фитиль в керосиновой лампе, валится на кровать и едва успевает накрыться одеялом, как дверь в его комнату начинает медленно отворяться. Арсений лежит, отвернувшись к стене, и старается глубоко и ровно дышать. Он и сам толком не поймет, почему решил приотвориться спящим, и чего он собственно боится. Арсений чувствует себя мальчишкой, который играет в какую-то странную игру, где все будто понарошку, и в то же время, все взаправду. Арсению чудится, что его сердце бьется так часто и громко, что кто бы ни стоял в дверях, он непременно услышит этот стук. Так Арсений лежит целую вечность, а потом еще немного. Наконец, дверь в его комнату с едва слышным стуком затворяется.
Арсений осторожно поворачивается на спину. Заложив руки за голову, он лежит в темноте и глядит, как по оконному стеклу сбегает ручейками дождь. Вскоре Арсений слышит, как из усадьбы выходят приказчики, и устало споря о чем-то, забираются в повозку. Тот, у кого сиплый голос понукает лошадей, повозка отъезжает от крыльца и катит по подъездной аллее, разбрызгивая колесами лужи, на большак.
Ну, скажите на милость, зачем нужно было привозить этот чертов ящик среди ночи, недоумевает Арсений, что в нем может быть такого?
Этот окаянный вопрос долго не дает ему уснуть.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Щи из кислой капусты Лизонька любила, и, стоит сказать, у Григория Ипатовича их готовили отменно, но нынче барышня совершенно не чувствует аппетита, в душе у нее, будто ходит вихрь, который так и норовит обрушить все подряд.
Вздохнув, Лизонька отодвигает от себя тарелку из тонкого фарфора с недоеденными щами. Через стол против барышни сидит Максимилиан Александрович Волжин. На опальном литераторе все тот же просторный не по размеру пиджак с чужого плеча. Его жидкие волосы причесаны так, чтобы прикрывать плешь. В глазу поблескивает монокль.
Со страдальческим лицом Волжин пробует холодную ботвинью на квасе. Скорбно вздохнув, барабанит длинными пальцами по скатерти и осматривает стоящие на столе блюда.
– Отчего вы не едите щей? – спрашивает Лиза. – У Григория Ипатовича щи чудо, как хорошо готовят.
– Благодарствую, – скрипучим голосом отвечает Волжин. – Но с капусты меня пучит.
От вида Максимилианы Александровна Лизоньке делается скучно, и она принимается разглядывать гостей. Лиза не может себе представить, что все эти господа съехались в усадьбу Колесовых ради одной только цели, чтобы в полночь спустится в подвальную залу и там мучить и истязать запертую в колодках барышню.
Между тем, разговор за столом идет самый что ни наесть заурядный. Говорят о разных безделицах – о погоде, о студенческих волнениях в столице, о лошадях, о последней пьесе Чехова, которую публика принимала чрезвычайно хорошо в отличии от трех прежних пьес этого господина.