Гувернантка. Книга вторая. - стр. 1

Когда я обнаружил в боли и даже в самом стыде примесь чувственности, я стал испытывать не страх, а скорее желание быть наказанным снова.

Жан-Жак Руссо

Из окна спальни Арсению видно покойное летнее небо и макушки березок на ведущей к усадьбе аллеи. Воздух нынче необычайно прозрачен и неподвижен – на березах ни листика не шелохнется. Арсений лежит на кровати и глядит за окно, наверное, целую вечностью. Все эти дни, покуда его донимала лихорадка, в голове Арсения бормотали, читали нотации, яростно спорили и ругались друг с дружкой, декламировали поэмы без конца и начала знакомые и вовсе незнакомые голоса. И вот теперь этот неумолчный гул понемногу стихает. Волны жара больше не ходят по телу, и кости не ломит. Арсений чувствует себя измотанным и слабым, но определенно, идущим на поправку.

Он откидывает одеяло и садится на кровати.

Сильно кружится голова. Так называемая, действительность кажется ненадежной, обманной, готовой вот-вот опрокинуться и перевернуться вверх тормашками.

Дверь открывается, и в спальню заглядывает сенная девка в ситцевом будничном сарафане.

 Арсений глядит на нее недоверчиво и хмуро.

– Арсений Захарович, это я – Ульяна, – говорит девица и быстро шагает через порог.

Ульяна подходит ближе, и Арсений узнает это округлое румяное лицо, русые косы и облупившийся от солнца нос картошкой.

– Вы, Арсений Захарович, сегодня на живого человека похожи, – говорит Ульяна и трогает ему ладошкой лоб. – И жара у вас нет.

Арсений проводит рукой по волосам и замечает, что волосы у него сальные и слиплись в какие-то сосульки. И сам он, наверное, ужасно грязный, и ночная рубашка пропиталась потом, а в спаленке душно и скверно пахнет.

Ему становится неловко.

– Ульяна, мне бы помыться.

– Баньку протопить? – спрашивает Ульяна.

– Нет, – подумав, отвечает Арсений.

После болезни он чувствует непривычную слабость в теле и боится, что до баньки не дойдет.

– Я бы в тетушкину ванну залез.

– Тогда нужно воды нагреть, – говорит Ульяна. – Ведра три. Я сейчас, мигом обернусь.

Ульяна быстро уходит, не затворив за собой дверь, Арсений глядит сенной девке вслед, а сам вспоминает, как Гликерии Павловне однажды вздумалось устроить в усадьбе водопровод, как в Санкт-Петербурге. Она даже заказала в столице внушительного размера чугунную ванну с ножками в виде львиных лап. Вода в ванну должна была подаваться по трубам с первого этажа, где планировалось оборудовать что-то вроде котельной. Ванну установили в комнате неподалеку от тетушкиной спальни и сделали слив, но дальше дело не пошло. Инженер, который взялся обустроить котельную, деньги понемногу пропил и сбежал восвояси в столицу. Стоит сказать, что тетушка не шибко расстроилась. Ванна ей очень нравилась, и она взяла моду в ней мыться, как столичные дамы, только вместо водопровода горячую воду носили в ведрах сенные девушки.

Когда шаги Ульяны стихают, Арсений, ухватившись за спинку кровати, осторожно поднимается на ноги и, пошатываясь, подходит к окну. Откинув шпингалет, Арсений, распахивает обе створки, ложится животом на подоконник и выглядывает наружу.

Воздух на улице пахнет скошенной травой и навозом, нагретой солнцем пылью, и какими-то полевыми цветами, и еще сотней запахов, которых ни в жисть не угадать.

Я был болен, напоминает сам себе Арсений.

В голове у него звенит солнечная пустота. И в этой пустоте будто скрывается, прячется что-то очень важное, о чем он позабыл, а теперь никак не может вспомнить. Так Арсений и стоит у окна, покуда в спальню снова не заглядывает Ульяна.

– Пойдемте, Арсений Захарович. Все готово.

На неверных ногах Арсений выходит в коридор.

– Вы на меня обопритесь, – говорит ему Ульяна.

Но Арсений, пошатываясь, идет сам, и лишь время от времени касается рукою стены. Ноги предательски дрожат, и каждый шаг дается с трудом.

– Неужто, это лихорадка там меня потрепала? Сил совсем нет…

– Она, лихоманка, – кивает Ульяна. – Доктор так и сказала – скифская лихорадка.

– Вот как, скифская, значит, – Арсений останавливается, чтобы перевести дыхание. – Признаться, я доктора совершенно не помню.

– А он один раз и приезжал. У вас был жар, вы тогда лежали в бреду. А доктор боялся заразиться и в спальню не заходил, так поглядел с порога. Он прописал вам хинин и тотчас уехал.

– Хинин, – повторяет Арсений и вспоминает стоящую на тумбочке склянку и тут же у него становится невыносимо горько во рту.

Стоя подле стены в сумрачном коридоре Арсений прислушивается к странной дремотной тишине стоящей в усадьбе.

– А почему так тихо?

– Так нет же никого, – отвечает Ульяна. – Новая хозяйка всех прогнала из усадьбы. Теперь живут в деревни. Остались только кухарка Матрена, ну, и я захожу прибраться.

– Какая еще хозяйка? – изумленно спрашивает Арсений. – О ком ты говоришь?

– Ну да, ну да, откуда же вам знать? Вы столько времени провалялись в бреду… А помните, что стало с тетушкой вашей Гликерией Павловной? Помните, как пришла телеграмма из Кисловодска? Вы в тот вечер и слегли с лихорадкой…