Гувернантка для капризного принца - стр. 25
— О, девочка! — он снова рассмеялся, жестокий и отчаянный. — Я вижу, что все-таки переоценил твой ум. Ты не умна; ты глупая, высокомерная и капризная дура, которая не до конца понимает, в какую неприятную историю влипла.
Он рывком прижал девушку к себе, до боли стиснул ее тело.
— И еще ты не понимаешь и не знаешь, как я могу быть жесток, — сухо произнес он, рассматривая ее искаженное от злости лицо. — И как умею добиваться своего. Я могу подвергнуть тебя таким страданиям, о которых ты даже и не подозревала. Так что хватит ломаться.
Эвита словно обезумела от ярости и страха.
Одежда ее была в полном беспорядке; грудь была видна из разорванного платья. И девушке вдруг показалось, что принц прижимается к ней слишком страстно, слишком похотливо.
Со вполне понятными намерениями.
И все сейчас повторится снова.
Насилие и унижение. Мучительный стыд оттого, что ее тело бьется в спазмах удовольствия.
Его горячий рот, ласкающий ее между ног.
И собственное тайное, стыдное желание, чтобы эта ласка не кончалась никогда!..
— Не смейте меня касаться! — кричала она, яростно колотя принца по плечам, по груди.
Он молча встряхнул ее, свирепо сопя. Так, словно хотел душу из нее вытрясти. Но это помогло мало; точнее — не помогло совсем.
Девушка превратилась в фурию, в опасного хищного зверька, бьющегося за свою жизнь. Она готова была кричать, кусаться и царапаться, она готова была выпрыгнуть из собственной кожи, лишь бы отбиться, лишь бы выскользнуть из его рук.
— Я ненавижу, ненавижу вас!
Они сцепились, словно пара кошек, бьющихся насмерть. Руки их переплелись в борьбе, и принц крепко прижал Эвиту к стене, придавил всем своим весом, стараясь с ней совладать и успокоить ее.
— Тихо! — шипел он сквозь сжатые зубы. — Замолчи!
— Ненавижу! Ненавижу! — яростно твердила она, не понимая, откуда в ее груди столько огненного, пожирающего чувства к этому человеку. — Ненавижу!..
Ее крики было не остановить; и принц вдруг подался вперед, пребольно вцепился пальцами в ее подбородок и неожиданно влепил ей поцелуй, нехороший, злой, насильный и гадкий.
В нем не было нежности; только пылающая, всепоглощающая страсть.
И с любовью эта страсть, кажется, тоже имела мало общего. Желание драться и побеждать было заключено в этом поцелуе.
И Эвита, заводясь, приняла правила игры.
Она пребольно куснула принца за губу, он отпрянул от нее, отрезвленный болью, машинально отер кровь ладонью.
В его темных глазах плескалась страсть; темная, глубокая, гибельная.
Он был опьянен сопротивлением девушки, ее яростным отпором, ее силой. Она бросала вызов ему, сопротивляясь и противясь его воле.
И его это заводило больше соблазнительных танцев наложниц.
— Строптивая кобылица, — прошипел он, буравя ее горящим взглядом.
— Попробуй, укроти! — рявкнула она в ответ.
«Что. Я. Творю», — только и успела подумать Эвита, лишь один только раз заглянув в его глаза.
Его чувства каким-то образом передались и ей.
Она готова была дубасить его кулаками, кусать и рвать зубами, чтобы услышать, как с его губ сорвется стон.
Принц снова больно сжал ее лицо жесткими пальцами, снова яростно припал к ее губам своими, горячими и жадными.
И Эвита так же яростно ответила на его поцелуй, вцепившись ногтями в его плечи, обвив принца ногами и повиснув на нем, словно на своей жертве, которую хотела увлечь за собой в пропасть, на погибель…