Гувернантка для капризного принца - стр. 28
— Даже так!
— Я же не слепой и не дурак. И иллюзий относительно ее величества я не питаю. Вы правы — она сотрет любого в порошок, если заподозрит, что он встал между ней и властью. Даже меня.
— Однако, вы воюете под ее знаменами! И служите ей!
Принц, ядовито улыбаясь, шагнул к Эвите.
Запустил руку за ворот, вытащил какой-то неприметный черный шнурок, вроде тех, на которых носят обереги и амулеты.
Однако, шнурок был пуст.
Потерт, блекл, словно выцвел от долгих лет носки, с парой крохотных, неряшливых узелков, похожих на серые комочки.
Просто нитка.
— Знаете, что это такое? — поинтересовался принц, оттягивая шнурок пальцем и демонстрируя его Эвите. — Ну, вспоминайте, вспоминайте! Не делайте вид, что вы круглая дура и несчастная калека, потерявшая память!
— Это… — нерешительно протянула Эвита, потянувшись рукой к странной нити на шее принца. Пальцы ее чуть коснулись черного шнурка, и руку ее до локтя пронзила резкая боль, словно током ударило.
Эвита с криком отпрянула, тряся кистью, которая горела, словно обожженная. На подушечках пальцев пульсировал болью магический след.
— Это смирительный ошейник, — угодливо подсказал принц, посмеиваясь и пряча шнурок под одежду. — Когда король упокоился, королева решила, что власть должна принадлежать ей. Именно тогда и началось истребление магически одаренных людей. Естественно, я не мог присягнуть на верность королеве. Не хотел.
— И тогда…
— Тогда она решила меня заставить. По ее велению меня пытали — хотели заставить дать слово, присягнуть на верность. Я долго провел в застенках. Очень долго.
— Боже…
— Но и пытками они из меня клятвы верности не выбили. Я почти отдал небу душу, но им не удалось заставить меня произнести клятву верности. Калечить меня у королевы планов не было. Я нужен был ей живой и сильный. Тогда она и прибегла к средству, которое ненавидела всем сердцем: к магии. Два узелка на ошейнике. Первый — заставляет меня драться за королеву. Второй — не дает мне ее убить. Все просто.
— Есть ли хоть что-то святое в душе этого монстра?! — вскричала потрясенная Эвита. — Пытать собственного сына!..
— Нету, — сухо ответил принц. — Не пытайтесь разглядеть свет там, где чернильно черно.
«О, ужас! — подумала Эвита, содрогаясь. Сердце ее рвалось от жалости, на глаза навернулись слезы. — Нацепила на него эту удавку! Сколько же боли он перенес, сопротивляясь? Этот шнурок душил, жег и мучил его при каждой попытке воспротивиться. А этот упрямец наверняка сопротивлялся долго. Недели, месяцы, наполненные болью и яростью… Самый могущественный человек в Королевствах, самый сильный, гордый, он сидит на веревке у ноги своей жестокой и порочной матери. Какое унижение! Что удивляться, что он жесток и груб? Побоями можно вырастить и воспитать только монстра. И все же, в его душе еще осталось место состраданию и милосердию!»
— Мне очень, очень жаль, — произнесла Эвита, изо всех сил стараясь, чтоб ее голос звучал как можно мягче и искреннее. — Простите, что я дразнила вас! Мне так стыдно за свои слова! Я не знала… действительно, даже не подозревала, что вы…
Принц отпрыгнул от нее, словно ожегшись.
В его черных глазах сияло безумие.
— Ни слова больше! — прохрипел он, словно шнурок вдруг сдавил его гордо до тяжелого удушья.
— Но я всего лишь хотела сказать, — растерянно и убито пробормотала Эвита, шагнув к нему, — что мне искренне жаль вас! Я не хочу причинять вам боль, как это делают другие. Правда, не хочу. Вы достойны уважения, а не жестокости и не унижения.