Гранатовый человек - стр. 13
– Как так? – удивился Володя. – Давай подробнее.
– Ну, во-первых, у нас учится дочка главного сектанта. Во-вторых, есть поэтесса, и я тоже хочу писать стихи, но боюсь, а она не боится.
– Ты мне про сектантку расскажи, – требовал Володя.
Но как можно было рассказать одно, умолчав о другом? Рассказ о Людмиле вытянул бы другие важные вещи. Лиля замыкалась, ограничиваясь общими словами.
Люда была очень веселой девочкой, кудрявой и бойкой, училась средне, и не запомнилась бы, если бы не это примечательное качество ее биографии да еще то, что у нее отец, как говорили, был самым богатым в городе человеком, мог выкупить дворец культуры с библиотекой и кружками, даже стадион по соседству – со всеми спортивными секциями и тренерами. Люда отказалась вступать в комсомол, ей не разрешил отец. Лилю приняли, несмотря на некоторые сомнения старшей пионервожатой – это была молодая женщина с измученным лицом, она половину дня сидела в большой комнате на первом этаже, где на стенах висели фотографии пионеров-героев, стояло в углу старое знамя, и на длинных столах лежали толстые фолианты, содержанием которых никто из школьников не смел интересоваться. Сомнения Виктории – так звали старшую пионервожатую – имели под собой основу, никому до поры неясную, но опытный воспитатель, с головой погруженная в работу с пионерами и получающая за это деньги, не могла ошибиться. Но и Лиля углядела некие отношения Виктории с директором школы с одной стороны, и инструктором ЦК ВЛКСМ, курирующим пионерские организации района – с другой, и нарисовала странную геометрическую фигуру – это был квадрат без одной стороны: там, где полагалось быть мужу, зиял вход. Таким образом перевернутый для прочности не-квадрат походил на ворота, и в них стоял маленький человечек – сынок Виктории. Что-что, а отношения Лиля понимала не хуже Виктории, и та это чувствовала. Тем не менее, в положенное возрастное время красный галстук сменил комсомольский значок, скоро утерянный, и книжечка для уплаты членских взносов – две копейки в месяц. Все это было необходимо для поступления в Вуз.
Однажды они с Володей углядели, как баптисты выходят из самого большого дома в деревне за озером. Она спросила его, он что, специально привел ее сюда в это время?
– Конечно, – ответил Володя. – Я про них узнал все, что мог. Это было не сложно.
Ей стало смешно. Одна из ее соседок-пенсионерок была баптисткой, и весь двор знал об этом и о том, что ей дали денег на новое пальто, и что она должна вербовать других, и что, помимо молитв, они читают антисоветские книжечки. Лиля сообщила об этом Володе. Он нахмурился.
– А что их руководитель самый богатый человек в городе, знаешь? – не отставала Лиля. Тут он, посмеявшись над ее наивностью, назвал фамилии, ничего, правда, ее младенческому уму не сказавшие, потому что она была мелкой водорослью, не знавшей не то что богатеев вроде начальника базы или руководителя торговой сети, но даже председателя исполкома – крупных рыб, плававших в этих водах. Зато она знала репертуар местного театра и имена актеров, и не выпускала из виду самой известной актрисы, к тому времени уже снявшейся в кино и укатившей на жительство в Москву – отсюда до столицы рукой подать, да поди, попробуй укуси этот локоток, если связей нет. Ты что, в Москву рвешься? – засмеялся Володя. Да, отвечала она, там театры, музеи, институты, там магазины, и не надо что-то доставать, вечно нося в кармане авоську, как делает мама. Знаешь, я даже стихотворение написала.