Графиня де Монферан - стр. 32
Почти два часа Николь высидела во дворе спиной к солнцу, беседуя с любопытствующей Клементиной. Маленькая сестрёнка осторожно, по локону, разбирала её волосы, проходя по ним расчёской и приговаривая:
– Какие они красивые, Николь! Если бы ты видела, как ни на них играет солнышко! А ещё они немного вьются и такие шелковистые! Когда я вырасту, у меня тоже будут такие?
– Даже лучше, – с улыбкой подтвердила Николь.
Когда волосы более-менее просохли, госпожа баронесса изгнала дочь из комнаты, не позволив ей пронаблюдать процесс одевания:
– Ступай, милая, ступай… Ты слишком мала еще, Клементина.
Одежда уже была разложена на постели в нужном порядке, и теперь баронесса командовала Евой:
– Сорочку, Ева. Да не эту! Не эту! Вот ту, коротенькую…
Первым делом на Николь надели некое подобие бюстье и туго зашнуровали на спине. Эта кружевная конструкция подняла грудь и сделала её объёмнее. Следом шли те самые панталоны, и мачеха лично завязала шелковый шнур сзади на талии.
Николь обратила внимание на то, что вся одежда сделана не просто максимально неудобной, а устроена так, чтобы без чужой помощи раздеться было почти невозможно.
Чулки затягивались чуть выше колена широкими подвязками, туго стянувшими ногу. Затем Ева встала на колени и неуклюже завязала банты атласных туфелек, перекрестив узкие чёрные ленты и обхватив щиколотку. Служанку явно не обучали этому тонкому искусству, и госпожа баронесса гневалась и была недовольна и формой, и размером бантов:
– Экая ты неловкая! Дай-ка… уж лучше я сама…
Очевидно для госпожи Милены все это было важно, потому что, отогнав служанку, она сама встала на колени и завязала банты так, как считала нужным.
Затем последовала свободная тонкая сорочка до середины бёдер, с узкими рукавами до локтя. Тоже потрясающе тонкий батист, расшитый вручную и украшенный по вырезу и манжете мелким розовым жемчугом.
Следом одна за другой на бедра легли две нижние юбки, туго накрахмаленные, жёсткие и даже шуршащие. И только после этого настал черёд платья. Это была тяжёлая конструкция из очень толстого золотисто-рыжего бархата, отделанного кружевами цвета топлёного молока и золотой вышивкой.
Юбка и верх надевались отдельно, а потом шнуровались на талии, прикрепляясь друг к другу. Шнурок имел золотые, чуть заострённые наконечники, украшенные солнечно-жёлтыми камушками. Узел приходился над пупком, и эти наконечники украшали перед платья, свисая на складки юбки. Лиф шнуровался сзади, туго затягивался, и точно такие же наконечники свисали на юбку в районе копчика. Декольте лифа было устроено так, что виднелся край нижней сорочки: той самой, украшенной жемчугом.
Николь с ужасом подумала, что по летней жаре она заживо сварится под этими слоями одежды, но возражать явно было совершенно неуместно, и она только вздохнула и переступила с ноги на ногу, почувствовав на себе вес одеяния. Шелковые чулки морщились и под коленкой, и на щиколотке. Оставалось утешаться тем, что их никто не увидит. Все это было тяжело, неудобно, душно...
– Боже! Девочка моя, как ты хороша! – на глазах мачехи заблестели слезы.
***
Затем была скучная процедура венчания, последняя ночь в замке, утренние сборы в дорогу и конфликт с госпожой Миленой…
И вот сейчас, глядя на спокойное и равнодушное лицо господина Гаспара де Шарпиньера, у Николь вдруг появилось чёткое ощущение: все ещё только начинается!