Графиня де Монферан - стр. 19
Нервное состояние матери передалось маленькой Клементине, которая испуганно таращилась на Николь, пока госпожа Милена торопливо укладывала волосы в более-менее приличную прическу. С точки зрения Николь, выглядеть богатыми барынями они отнюдь не стали. Платья были откровенно потёрты, серебряная парча на вставках давно и сильно потускнела, а потерявший цвет бархат смотрелся линялой тряпкой.
Хуже всех пришлось малышке Клементине. Её одежда явно предназначалась не ей самой, а досталась после кого-то. Платье было так велико, что подол лежал на полу и госпожа де Божель, поставив дочь на сундук, а сама опустившись на колени и чуть не плача, прихватывала ткань с изнанки крупными стежками прямо на малышке, чуть истерично выговаривая:
-- Клементина! Здесь же все было подколото булавками! Я же тебе запрещала вытаскивать их! Ах, Боже мой! Что подумают про нас люди!
Как ни странно, этот почти истерический настрой госпожи Милены почему-то совершенно не взволновал Николь. Она уже прекрасно понимала, что их нищету невозможно скрыть никаким переодеванием и потому, аккуратно переплетая растрепавшуюся косичку сестры, она попыталась успокоить мачеху:
-- Госпожа Милена, ну какая разница, что подумает про нас гонец? Гораздо важнее решить, что можно предложить ему на ужин. Он просил воды, и наверняка голоден.
-- Ах, Боже мой! Да ещё и Ева куда-то подевалась!
***
На крыльцо замка они вышли во всём возможном «великолепии». Николь, понимая, как нелепо и потёрто они выглядят, пытаясь предстать богатыми дамами, испытывала тот самый, пресловутый испанский стыд. Большая часть весны и начала лета прошли в небольших, но не слишком приятных конфликтах с мачехой. Та была страшно недовольна, когда Николь пыталась сделать хоть что-то для улучшения их бедственного положения.
Когда Николь набрала липового цвета, просто для того, чтобы делать потом питье от простуды, госпожа Милена чуть не плакала выговаривая ей:
-- А если бы тебя увидел кто-то из крестьян?!
-- Госпожа Милена, какая разница, что подумают крестьяне! Думаю, они и так знают, что мы разорены.
Николь искренне недоумевала и не считала эту кучку чуть липких и душистых цветов, разложенных сушиться на мешковине, достойным поводом для какого-то серьёзного расстройства. Такие и похожие стычки случались между женщинами каждый раз, когда Николь приносила в дом хоть что-то. Даже небольшая корзинка спелой малины, которая только-только начала созревать, и которую с таким удовольствием съела Клементина, вызвала выговор.
Однако сейчас, стоя на крыльце почти заброшенного замка в потёртом платье за спиной мачехи и крепко держа за руку младшую сестрёнку, Николь начала понимать, о чем беспокоилась госпожа Милена. Удивлённый взгляд гонца сказал ей многое.
Милена де Божель кивнула гонцу и назвала себя, затем протянула мужчине руку, а гонец, прождавший едва не час, наконец вручил баронессе письмо скреплённое восковой печатью. Все это заняло буквально минуту, но...
Если недавно, когда гонец принял их с Клементиной за прислугу, он держался чуть развязно, но вполне благодушно, то сейчас, поняв, что перед ним была не прислуга, а «барыни», мужчина изменил своё поведение. Нет, он не стал открыто грубить или хамить, но вручая письмо госпоже Милене имел такой надменный вид, и так пренебрежительно кривил губы, демонстративно оглядывая сестёр, что Николь кроме острого приступа неловкости от собственной бедности, испытывала ещё и возмущение: «Какой нахал! Судя по одежде – простолюдин, а смотрит на меня, как солдат на вошь!». Тем обиднее было, что одежда курьера была новой, хоть и запылённой.