Гойя, или Тяжкий путь познания - стр. 79
Все рассмеялись. Абсурдность этого объяснения всех развеселила. Гойя кипел от бессильной ярости.
Вызвали паланкин.
– Приходите еще! – радушно кричали им вслед.
– Куда теперь? – спросил он с горечью.
– В вашу мастерскую, конечно, – ответила она. – Туда, где вы ожидаете свою важную персону, чтобы написать ее портрет.
От этой неожиданной радости у него перехватило дыхание. Но ведь она так переменчива; она еще может передумать, пока они добираются до его дома.
Возбужденный, измученный бессильной злостью на ее капризы и на свою беспомощность, терзаемый то досадой, то ожиданием, то страстью, он шел рядом с ее паланкином по ночному городу. Вдруг послышался звон колокольчика – священник нес кому-то Святые Дары. Носильщики опустили паланкин, Альба вышла, Гойя расстелил для нее на земле свой носовой платок, и все преклонили колени и стояли так, пока священник и мальчик-служка не прошли мимо.
Наконец они добрались до его дома. Серено, привратник, открыл дверь. Они поднялись наверх, в мастерскую. Гойя неловко зажег свечи. Альба небрежно уселась в кресло.
– Здесь темно и холодно, – пожаловалась она.
Он разбудил слугу Андреса. Тот принес два серебряных шандала со множеством свечей и долго с недовольной миной возился у камина, разводя огонь. Альба с открытым лицом смотрела на него. Они с Гойей молчали, пока Андрес не ушел.
Наконец они остались одни. Комната погрузилась в теплый полумрак, на стене смутно белела шпалера с религиозной процессией, огромной статуей святого и исступленной толпой, с ней соседствовал мрачный кардинал Веласкеса, казавшийся призраком. Альба подошла к картине.
– Кому же он принадлежал до вас? – спросила она скорее себя, чем Гойю.
– Это подарок герцогини де Осуна, – ответил он.
– Верно, я помню, что видела его в Аламеде. Вы с ней спали? – спросила она вдруг любезно своим резковатым детским голосом.
Гойя не ответил. Она все еще стояла перед картиной.
– Я многому научился у Веласкеса, – медленно произнес наконец Гойя. – Большему, чем у кого бы то ни было.
– В моем загородном доме в Монтефрио есть одна маленькая, странная и почти неизвестная картина Веласкеса. Когда будете в Андалусии, дон Франсиско, посмотрите на нее, пожалуйста. Мне кажется, здесь, у вас, ей самое место.
Она принялась рассматривать лежавшие на столе эскизы к портрету королевы.
– Кажется, вы собираетесь изобразить итальянку почти такой некрасивой, какая она есть. Она не будет возражать?
– Донья Мария-Луиза умна и поэтому желает, чтобы ее портреты были похожи на нее.
– Да, женщине с такой внешностью нужно быть хотя бы умной.
Она села на диван и откинулась на спинку.
– Пожалуй, я напишу вас в образе махи, – сказал Гойя, окинув взглядом ее маленькую фигурку, ее матово-смуглое, чуть припудренное лицо. – А впрочем, нет. Я не хочу, чтобы вы опять получились как бы в маске. Я должен понять, какова Каэтана на самом деле.
– Вы никогда этого не поймете, – заявила Альба. – Я и сама этого не знаю. Мне кажется, я и правда скорее маха. Меня мало заботит, что́ обо мне думают другие, а ведь это как раз свойственно махе, не так ли?
– Вы не сердитесь на меня за то, что я на вас так бесцеремонно смотрю?
– Не сержусь, потому что вы – художник. Но ведь вы не всегда только художник? Или я ошибаюсь? Во всяком случае, вы могли бы быть хоть чуточку разговорчивей.