Гойя, или Тяжкий путь познания - стр. 63
В отдельной часовне хранилась самая ценная реликвия Эскориала – «santa forma», чудотворная хостия, Божественная сущность которой проявилась потрясающим, мистическим образом. Когда-то ею завладели еретики-цвинглиане[41], бросили ее на пол и принялись топтать ногами. Но хостия вдруг начала кровоточить; на ней отчетливо проступили прожилки крови, явив тем самым доказательство пребывания в ней Бога. Это случилось в Голландии; оттуда, из какого-то монастыря, хостия была отправлена в Вену, потом в Прагу и попала наконец к императору Рудольфу II. У него-то и выкупил святыню король Филипп, заплатив за нее высокую цену – три своих нидерландских города и важные торговые концессии. Теперь «santa forma» хранилась в Эскориале, и ни один еретик не смел даже приблизиться к ней.
Придворный церемониал, такой же строгий и пышный, как и сам Эскориал, предписывал испанским монархам не только проводить определенное время в каждой из своих загородных резиденций, но определял также, когда, где и сколько дней должно длиться это пребывание. В Эскориале королю и двору надлежало находиться шестьдесят три дня в году. Даты пребывания были точно установлены. Карл III, отец нынешнего короля, умер от этого регламента: вопреки предостережениям своих лекарей он, несмотря на начинавшееся воспаление легких, переселился в предписанное время в Эскориал.
Веселого и благодушного Карла IV угнетало мрачное великолепие дворца. Поэтому он велел устроить королевские покои по своему вкусу. В то время как внизу парадные залы и жилые покои, в которых Филипп II провел свои последние десять лет, дышали монашеским аскетизмом, наверху Карл IV окружил себя привычной роскошью и комфортом и жил в свое удовольствие посреди шпалер и картин, изображавших играющих детей, веселых кокетливых пастушек и пышнотелых говорливых прачек.
Однако раз в неделю, как того требовал обычай, даже этот жизнерадостный монарх отправлялся в собор замка, чтобы навестить своих почивших в бозе предков. Он шел туда через Патио-де-лос-Рейес, двор Царей, мимо высеченных из гранита царей иудейских с инструментами в руках, с помощью которых был построен Иерусалимский храм: Давида с арфой и мечом, Соломона с книгами, Езекии с тараном, Манассии с отвесом, Иосафата с топором. Продолжая традицию, Эскориал стал для христианского мира тем, чем был для народа Ветхого Завета храм Соломона.
Карл IV шел к главному порталу собора. Эта дверь открывалась только для королей, живых и мертвых. С тягостным чувством, с торжественно-мрачным лицом шествовал король по главному нефу, через это гордое царство изысканной гармонии, и, несмотря на внушительный облик, казался карликом в гулком пространстве огромного собора, осеняемом гигантским куполом.
По мраморной лестнице он спускался в Пантеон-де-лос-Инфантес – усыпальницу принцев, принцесс и тех королев, чьим детям не суждено было взойти на престол. Потом отправлялся дальше, в восьмиугольный зал, роскошнейший и величественнейший мавзолей Европы, стены которого были облицованы яшмой и черным мрамором. Эта усыпальница находилась под главным алтарем, и священник, воздевая к небу хостию, стоял прямо над усопшими королями, так что те как бы тоже приобщались Благодати.
Здесь, посреди бронзовых саркофагов, в которых покоились останки его предшественников, Карл IV застывал в скорбном молчании.