Гойя, или Тяжкий путь познания - стр. 47
– Ну разве он не настоящий артист, мой Хосе? – спросила она сидевшего рядом с ней Гойю.
Но тот слушал вполуха и смотрел на сцену невидящим взором. Он еще ни слова не сказал Каэтане и даже не знал, заметила ли она его.
Гостям музыка понравилась, и аплодисменты, которыми наградили сияющего, хоть и утомленного герцога, были искренними. Даже король, забыв о том, что дон Хосе имел дерзость под надуманными предлогами отклонить все неоднократные предложения своего повелителя играть в его квартете, решил сказать герцогу несколько приветливых слов. Грузный и неуклюжий, он остановился перед своим щуплым первым грандом и, взглянув на него сверху вниз, сказал:
– Вы – настоящий музыкант, дон Хосе. По правде сказать, это не самое подходящее занятие для человека, занимающего такое высокое положение. Но надо отдать вам должное: мне, с моей скромной скрипкой, далеко до вас, с вашим баритоном.
Герцогиня объявила, что ее сцена предназначена в первую очередь для любителей, и осведомилась, не желает ли кто-нибудь из гостей порадовать общество своими талантами. Королева небрежно, но так, чтобы все могли ее слышать, спросила:
– Дон Мануэль, не соблаговолите ли вы исполнить один из ваших романсов или сегидилью?
Дон Мануэль помедлил, затем смиренно ответил, что перед столь взыскательной публикой и после столь блестящего концерта его более чем скромное пение было бы неуместным. Но донья Мария-Луиза не намерена была отступать.
– Ну же, дон Мануэль, не скромничайте! – улыбнулась она, и это сказала уже не королева, а просто женщина, которой хотелось похвастаться перед знакомыми талантами своего любовника.
Однако дон Мануэль не желал, чтобы его талантами хвастались. Возможно, в этот момент он подумал о Пепе.
– Прошу вас, мадам, поверьте мне: я сегодня не в голосе и не стану петь, – ответил он.
Это было уже слишком. Так отвечать королеве не смел ни один гранд, даже ее любовник, во всяком случае прилюдно. Возникла неловкая пауза. Но герцогиня Альба была достаточно тактична и не стала наслаждаться фиаско королевы долее нескольких секунд. Она любезно пригласила гостей в банкетный зал.
Гойя сидел за столом для неродовитых дворян, вместе с Ховельяносом и аббатом. Таков был порядок, и придумала его не хозяйка дома. И все же он был раздосадован, мало говорил и много ел. Ему до сих пор не удалось поговорить с герцогиней. Герцог удалился сразу после ужина. Гойя сидел один в углу. Он не был сердит, им овладели разочарование и апатия.
– Вы так старательно избегаете меня, дон Франсиско, – услышал он вдруг резковатый голос, который, однако, поразил его глубже, чем музыка австрийского композитора. – Сначала вы неделями не показываетесь, – продолжала герцогиня, – а теперь и вовсе решили держаться от меня подальше.
Он молчал, уставившись на нее, как будто видел впервые, позабыв обо всем на свете. Герцогиня смотрела на него с искренним дружелюбием, не так, как в тот памятный вечер. Она поигрывала веером, и хотя это был не его веер, но посылал он ему приятные знаки.
– Садитесь сюда, рядом со мной, – велела она. – У меня в последние недели было мало времени. Я была поглощена строительством этого дома. А теперь нужно ехать с двором в Эскориал. Но как только я вернусь, вы наконец напишете мой портрет – в своей новой манере. Все только и говорят о ваших новых портретах.