Гойя, или Тяжкий путь познания - стр. 49
В резковатом голосе герцогини звучала легкая ирония, но Гойя услышал в нем скрытую ласку, свидетельство каких-то особых отношений с лекарем, и это привело его в бешенство. Неожиданно для себя, с трудом сохраняя спокойствие, он вдруг рассказал анекдот об одном знакомом молодом господине, который весьма простым способом во всех светских салонах приобрел репутацию образованнейшего человека. Этот молодой господин знал, в сущности, всего три факта, но умело пользовался ими. Он цитировал одну мысль святого Иеронима. Затем, в подходящий момент, рассказывал о том, как Вергилий сделал своего героя Энея слезливым и суеверным только для того, чтобы польстить цезарю Августу, обладавшему теми же свойствами. А потом упоминал об особом составе крови верблюда. Эти три факта, вовремя предложенные слушателям, снискали ему славу ученого мужа.
Его собеседники смущенно молчали. Доктор Пераль вполголоса спросил аббата:
– Кто этот толстый господин?
Услышав ответ, он иронично вздохнул и сказал:
– Господин придворный живописец прав: человеческие знания далеки от совершенства. В моей области, например, даже самый ученый человек лишь очень немногое знает наверное. Фактов, не подлежащих никаким сомнениям, наберется, пожалуй, не более четырех– или пятисот. А вот сведениями, которые неизвестны – и пока еще не могут быть известны – серьезному медику, можно было бы заполнить целые библиотеки.
Лекарь говорил спокойно, не рисуясь, с приветливой полуулыбкой превосходства, как человек образованный, легко, походя отражающий нападки воинствующего невежды.
Горячность, с которой художник дразнил ее друзей, забавляла Каэтану. Она решила показать ему свою власть над мужчинами.
– Дон Мануэль, я могу понять, что вы отказались петь в моем маленьком театре, – без всякого перехода, любезно обратилась она к герцогу Алькудиа. – Но ведь здесь не сцена, здесь все свои, здесь можно обойтись без церемоний. Доставьте же нам удовольствие, спойте что-нибудь, дон Мануэль. Мы все так много слышали о вашем голосе.
– Прекрасная идея! – подхватил дон Карлос. – Веселиться так веселиться!
Остальные с любопытством и несколько смущенно смотрели на дона Мануэля. Тот медлил с ответом. Снова злить королеву было неразумно. Но выступить в роли жеманника, набивающего себе цену, ему тоже не хотелось. В конце концов, он не какой-нибудь подкаблучник. Милостиво и польщенно улыбнувшись, он поклонился герцогине, встал в позу, прочистил горло и запел.
В маленьких черных глазах доньи Марии-Луизы засверкали злобные искорки, но она с достоинством выдержала очередное унижение в доме своей соперницы. Она величественно восседала в своем широком, усыпанном драгоценными камнями платье, вскинув острый подбородок и поигрывая огромным веером. На губах застыла приветливая улыбка.
Гойя, часто писавший портреты Марии-Луизы, хорошо знал ее. Ему была знакома каждая морщинка на этом лице, обожженном неуемной жаждой жизни и наслаждений и неудовлетворенным сладострастием. Она никогда не была красивой, но в молодости от нее исходило столько дикой, порочной жизненной силы, что она не могла не привлекать мужчин. К тому же она была хорошо сложена; правда, теперь, после стольких родов, ее тело стало дряблым, прежнюю свежесть и красоту сохранили лишь руки. Гойя с горькой иронией и в то же время с сочувствием смотрел на королеву, которая, несмотря на величественную позу и обилие украшений, выглядела довольно жалко на фоне цветущей красоты герцогини Альбы и благородной простоты ее наряда. Стареющая Мария-Луиза превосходила ее более острым умом и безграничной властью, но у герцогини было огромное преимущество: ослепительная красота. Объединяло их одно общее свойство: в обеих было что-то от злой колдуньи, и кто из этих двух ведьм опаснее – красивая или уродливая, – оставалось загадкой. Как глупо, бессмысленно и жестоко было со стороны герцогини дважды подвергнуть свою соперницу унижению. Ему просто опасно смотреть на нее. Он мрачно – в десятый раз – дал себе слово откланяться, как только уедет король.