Гойя, или Тяжкий путь познания - стр. 30
Одним словом, несмотря на молодость, он весьма недурно отправляет свою чрезвычайно ответственную должность, и Европа, несомненно, много бы выиграла, если бы во всех государствах этот пост занимали такие чиновники».
9
Вечеринка для дона Мануэля и Хосефы Тудо состоялась у доньи Лусии.
Дом сеньора Бермудеса, большой и просторный, утопал в произведениях искусства. Стены сверху донизу, словно огромным пестрым ковром, были покрыты картинами, старыми и новыми, большими и маленькими.
Донья Лусия по старинному испанскому обычаю принимала гостей, сидя на возвышении, под высоким балдахином. Она была одета во все черное; ее изящная голова, увенчанная высоким гребнем, с лицом, похожим на маску, напоминала головку ящерицы. Тонкая и внешне сдержанная, но по-детски радостно-возбужденная, она с интересом ждала развития событий.
Дон Мануэль приехал рано. Его тщательно продуманный туалет был наряден, но без вычурности. Он не надел парика и даже не напудрил свои рыжеватые волосы. Изо всех его многочисленных орденов на груди у него красовался лишь орден Золотого руна. От обычной маски высокомерия и скуки на его широком лице в этот раз не было и следа. Он пытался вести с хозяйкой дома галантную беседу, но был рассеян: он ждал.
Аббат застыл перед портретом доньи Лусии. Дон Мигель сначала хотел отвести картине особое место, но потом рассудил, что ее своеобразие будет заметнее на фоне других произведений искусства, и теперь она висела в окружении множества других живописных полотен. Почувствовав, что его безмолвное созерцание портрета затянулось, дон Диего многословно, пересыпая свою речь латинскими и французскими цитатами, принялся восхвалять оригинальность и прочие достоинства картины, и это звучало как объяснение в любви самой донье Лусии. Дон Мигель слушал этот гимн красоте доньи Лусии – живой и запечатленной на холсте – с горделивой радостью. При этом он вынужден был признать, что дон Диего хвалит портрет и оригинальную подцветку, пожалуй, даже с бо́льшим знанием предмета, чем он мог бы это сделать сам.
Пришла Пепа. Она была в зеленом платье и светлой кружевной накидке. На груди у нее поблескивало единственное украшение – усыпанный драгоценными камнями крест, подарок адмирала. Такой ее увидел Гойя, когда дон Мануэль сделал ему это гнусное предложение, такой он хотел бы написать ее теперь – будучи во всеоружии своего нового метода. Она небрежно извинилась за опоздание – ее дуэнье стоило немалого труда раздобыть паланкин. Гойя был восхищен ее дерзкой невозмутимостью. Говоря о предстоящем званом вечере, они лишь невнятными намеками коснулись того, что должно было произойти на этой вечеринке. Он ожидал, он надеялся, что она обрушится на него с упреками и проклятиями, но ничего подобного не произошло; Пепа ограничилась несколькими насмешливыми, двусмысленными фразами. Поведение ее в доме Бермудесов было заранее продумано и подчинено определенной цели. Она намеренно опоздала, намеренно обратила внимание на стесненность своего положения. Она хотела, чтобы ему, Гойе, стало стыдно перед герцогом за скупость, которую он проявлял по отношению к ней. А между тем ей стоило только раскрыть рот, и он пусть и с досадой, но тут же помог бы ей деньгами. Это было подло с ее стороны.
Дон Мануэль, судя по всему, пропустил слова Пепы мимо ушей. Его взгляд, устремленный на нее, был до неприличия откровенным, но исполненным такого почтения, какого от него никто из присутствующих не ожидал. Когда донья Лусия наконец представила его Пепе, он поклонился ей ниже, чем кланялся королеве или принцессам. И поспешил рассказать, в какой восторг его привел портрет Гойи и насколько тем не менее он, несмотря на несомненное мастерство великого живописца, проигрывает в сравнении с натурой. Взгляд его выражал преданность и готовность оказать любую услугу.