Гойя, или Тяжкий путь познания - стр. 27
Гойя слушал с удивлением. Куда клонит дон Мануэль? Женщина, портрет которой он написал для адмирала, была Пепа Тудо; во время работы над этим портретом они и познакомились. Надо быть начеку, подумал он.
– Да, – ответил он непринужденно, – я написал для адмирала портрет одной из его знакомых дам.
– Портрет получился превосходный, – заметил дон Мануэль. – Кстати, дама эта, судя по всему, и в жизни очень хороша. Вдова, как мне сказал, кажется, сам адмирал. Ее муж, говорят, погиб, не то в Мексике, не то еще где-то, и морской министр назначил ей пенсию. А может, я ошибаюсь? Да, необыкновенно хороша!
Гойя вдруг понял своим по-крестьянски цепким и трезвым умом, куда клонит дон Мануэль, и растерялся, почувствовав себя между двух огней. Неожиданно для себя он оказался вовлеченным в сложную интригу. Ему наконец стало ясно, почему Мигель не захотел сам просить за Ховельяноса и действовал через него. У Мигеля не было Пепы, которую он мог бы предложить герцогу в обмен на своего либерала. Франсиско почувствовал себя глупцом, которого водят за нос. Не исключено даже, что за всем этим стояла донья Лусия. Может, именно поэтому она так бесстыдно сверлила его глазами, улыбаясь своей наглой улыбкой, когда он не соглашался выполнить просьбу ее мужа. Несмотря на досаду, он усмехнулся про себя при мысли о том, какими причудливыми путями шел этот праведник Мигель Бермудес, чтобы вызволить из ссылки еще более страстного поборника добродетели. Вероятно, его друг был уверен, что он, Гойя, сочтет своим святым долгом пожертвовать любовницей ради такого великого события, как отмена ссылки Ховельяноса. Возможно, в глазах Мигеля это не такая уж большая жертва, и он прав: Гойю ведь и в самом деле не очень-то опечалила мысль о разлуке с Пепой. Но ему была отвратительна роль, которую ему навязали, она ранила его гордость. Он не так уж и дорожил Пепой, но позволить кому-то отнять или выкупить ее у него он не мог. Уступить ее этому самонадеянному болвану Мануэлю только потому, что она ему приглянулась? Нет уж, увольте!
С другой стороны, он многим обязан дону Гаспару, и было бы несправедливо обречь его на дальнейшие муки изгнания и вынужденное бездействие в такое тяжелое для Испании время только потому, что он, Франсиско, пытается удержать женщину – какую-то миловидную хрюшку, – которая ему не слишком и дорога.
Для начала он попробует сам сделать первый ход, затронув тему Ховельяноса. То-то дон Мануэль удивится! Но, как говорится, не рой другому яму – сам в нее попадешь. Сейчас у него более выгодная позиция, и дон Мануэль едва ли сможет ему отказать, а дальше будет видно.
Ничего не ответив на слова герцога о Пепе Тудо и продолжая работать, он через некоторое время сказал:
– Испания будет вам благодарна, дон Мануэль, если вы дадите ей мир. Мадрид станет прежним, сердца людей исполнятся радости при виде возвращающихся соотечественников, которых так недоставало здесь все это время.
Дон Мануэль, как он и ожидал, удивился.
– Недоставало? – откликнулся он. – Вы всерьез полагаете, дон Франсиско, что Мадриду недоставало этой горстки чересчур усердных ревнителей прогресса, которых нам пришлось попросить сменить городской климат на деревенский?
– Есть люди, без которых словно чего-то не хватает, – ответил Гойя. – Видите ли, ваше превосходительство, без нескольких крохотных мазков мои картины лишились бы главного, в них погасла бы жизнь. Так же и Мадрид лишился чего-то важного с отъездом, скажем, графа Кабарруса или сеньора Ховельяноса.