Говардс-Энд - стр. 40
– Я планировала поехать в «Хэрродс» или «Хеймаркет», – без особой надежды сказала миссис Уилкокс. – Я уверена, что там есть все. Я не очень хороший покупатель, меня пугает суматоха. Ваша тетя совершенно права – нужно составить список. Берите мою записную книжку и пишите с самого верха ваше собственное имя.
– Ура! – сказала Маргарет, вписывая имя. – Как любезно с вашей стороны начать с меня.
Но ей не хотелось получить в подарок ничего дорогого. Их знакомство было скорее необычным и не близким, и она интуитивно понимала, что семья Уилкокс не одобрит расходов на посторонних людей, как делают даже более дружные семьи. Маргарет не хотелось стать второй Хелен, охотницей за подарками, раз уж ей не дано охотиться за мужчинами, или подвергнуться оскорблениям Чарльза, как вторая тетя Джули. Наиболее всего приличествовала бы некоторая сдержанность поведения, и Маргарет прибавила:
– В общем-то, мне не особенно хочется получить рождественский подарок. Даже скорее не хочется.
– Почему же?
– У меня странное отношение к Рождеству. Меня интересуют люди, а не вещи, потому что у меня есть все, что можно купить за деньги.
– Я обязательно должна подарить вам что-нибудь, достойное вашей дружбы, мисс Шлегель, в память о вашей доброте, с которой вы скрасили мои одинокие недели. Ведь я осталась одна, а вы не дали мне предаться грустным размышлениям.
– Если так, – сказала Маргарет, – если я, не зная того, оказалась вам полезной, вы не сможете отплатить мне чем-то осязаемым.
– Пожалуй, нет, и очень жаль. Я попробую подумать об этом по дороге.
Так имя Маргарет по-прежнему возглавляло список, но место напротив него осталось пустым. Они ездили от магазина к магазину и выходили из кареты в белом воздухе со вкусом холодных монеток. Время от времени им случалось проехать сквозь серый сгусток. В то утро жизненная сила почти покинула миссис Уилкокс, и именно Маргарет выбрала лошадку для одной маленькой девочки, куклу-уродца для другой и медную грелку для жены приходского священника.
– Слугам мы всегда даем деньгами.
– Да, правда, так гораздо проще, – ответила Маргарет, чувствуя гротеск этого слияния духовного и материального, и ей представилось, как поток игрушек и денег выходит из позабытых вифлеемских яслей.
Повсюду царствовала вульгарность. Пивные, помимо обычного призыва против реформы трезвости, украсились объявлениями, которые приглашали посетителей «вступить в наш рождественский гусиный клуб» и обещали членам бутылку джина или две согласно подписке. Рядом плакат с одетой в трико женщиной объявлял рождественскую пантомиму, а рождественские открытки тонули среди изображений красных дьяволов[21], которые снова вошли в моду. Маргарет не относилась к меланхолическим идеалисткам, и ей не хотелось умерять это буйство деловой активности и саморекламы. Просто оно каждый год удивляло ее. Интересно, много ли сомневающихся покупателей и усталых продавцов помнят, какое божественное событие свело их вместе? Сама она помнила это событие, хотя и стояла несколько поодаль. Она не была христианкой в общепринятом смысле; она не верила в Бога-плотника, в отличие от большинства публики, которое, при необходимости, громко заявило бы об этом. Но вера их проявлялась через Риджент-стрит и Друри-Лейн, в слякоти под ногами, в некой потраченной сумме, праздничном обеде, съеденном и забытом, – несоразмерно. Но можно ли у всех на глазах соразмерно выразить духовное? Только в личной жизни человека отражается бесконечность; только в человеческих отношениях различим след личности, не доступный повседневному видению.