Говардс-Энд - стр. 11

– Тетя Джули, я только что получила телеграмму от Маргарет. Я… я хотела помешать тебе приехать. Все… все кончено.

Развязка оказалась слишком сильной для миссис Мант. Она разразилась слезами.

– Милая тетя Джули, не надо. Пусть они не знают, какой я была глупой. Все это чепуха. Пожалуйста, успокойся, ради меня.

– Пол! – крикнул Чарльз Уилкокс, стягивая перчатки.

– Пусть они не знают. Пусть они никогда не узнают.

– Ах, деточка моя…

– Пол! Пол!

Из дома вышел очень молодой человек.

– Пол, есть в этом хоть слово правды?

– Я… я…

– Да или нет, прямой вопрос требует прямого ответа. Мисс Шлегель…

– Милый Чарльз, – послышался голос из сада, – Чарльз, милый Чарльз, не задавай прямых вопросов. Их не существует.

Все смолкли. Это была миссис Уилкокс.

Она приблизилась – именно такая, какой Хелен описала ее в письме: подол платья бесшумно тащился за ней по траве и в ее руках действительно была охапка травы. Нечто, казалось, роднит ее не с молодежью и автомобилем, но с домом и деревом, бросавшим на него свою тень. По ней было видно, что она поклоняется прошлому и что на нее снизошла интуитивная мудрость, которую только прошлое и дарует, – та мудрость, которую мы неуклюже зовем аристократизмом. Возможно, миссис Уилкокс была не слишком высокого рождения, но предки, безусловно, имели для нее значение и приходили ей на помощь. Когда она увидела Чарльза в ярости, Пола в испуге, а миссис Мант в слезах, на помощь ей пришел голос предков: «Разведи этих людей по разным местам, потому что они доставляют друг другу боль. Остальное потом». Поэтому миссис Уилкокс не стала задавать вопросов и тем более делать вид, будто ничего не случилось, как поступила бы опытная светская львица. Она сказала:

– Мисс Шлегель, проводите, пожалуйста, вашу тетушку в свою или мою комнату, по вашему усмотрению. Пол, найди Иви и скажи, что обед будет в шесть, но я не уверена, все ли мы будем обедать.

И когда ей повиновались, она повернулась к старшему сыну, который все еще стоял у рокочущей выхлопами машины, нежно улыбнулась ему и, не говоря ни слова, отвернулась от него к своим цветам.

– Мама, – сказал он, – ты знаешь, что Пол опять свалял дурака?

– Все хорошо, милый. Они разорвали помолвку.

– Помолвку!

– Они больше не влюблены, если так тебе больше нравится, – пояснила миссис Уилкокс, наклоняя голову, чтобы понюхать розу.

Хелен и тетя Джули вернулись на Уикем-Плейс в полуобморочном состоянии, и в течение какого-то времени у Маргарет на руках было три инвалида. Вскоре миссис Мант пришла в себя. Она в высшей степени обладала замечательной способностью перекраивать прошлое, и миновала пара-тройка дней, как она успела позабыть, какую роль сыграла ее дерзость в недавней катастрофе. Еще в разгар кризиса она вскричала: «Слава богу, бедной Маргарет не пришлось этого пережить!», что по пути в Лондон превратилось в: «Кому-то нужно было через это пройти», что, в свою очередь, развилось и застыло в виде: «Единственный раз, когда я действительно помогла дочкам покойной Эмили, это с Уилкоксами». Но Хелен оказалась более серьезной пациенткой. Новые идеи поражали ее, словно ударом грома, и продолжали оглушать своими отголосками.

Дело в том, что она влюбилась не в человека, а в семью.

Еще до приезда Пола она, так сказать, уже была настроена в его тональности. Энергия Уилкоксов околдовала ее, создавая новые образы красоты в ее отзывчивом воображении. Ей доставляло наивысшее удовольствие быть целый день с ними на открытом воздухе, спать под их крышей и привело к тому забытью, которое может стать прелюдией любви. Ей нравилось сдаваться перед мистером Уилкоксом, или Иви, или Чарльзом, ей нравилось, когда ей говорили, что ее взгляды на жизнь отдают книжностью и теоретизированием, что равенство – чепуха, голосование для женщин – чепуха, социализм – чепуха, искусство и литература, кроме тех, что закаляют характер, чепуха. Один за другим они свергали идолов семьи Шлегель, и ей нравилось притворяться, будто она их защищает. Когда мистер Уилкокс сказал, что от одного порядочного бизнесмена миру больше пользы, чем от дюжины ваших реформаторов, она, не моргнув глазом, проглотила этот занимательный тезис и с удовольствием откинулась на мягкую спинку в его автомобиле. Когда Чарльз сказал: «К чему быть вежливыми со слугами? Они этого не понимают», она не возразила в типичном шлегельском стиле: «Пускай не понимают они, зато понимаю я». Напротив, она дала зарок отныне быть менее вежливой со слугами. «Я вся закутана в ханжество, – подумала она, – хорошо, что с меня его сорвали». Итак, все, что она думала и делала, что она вдыхала, исподволь готовило ее для Пола. Пол был неизбежен. Чарльз был помолвлен с другой девушкой, мистер Уилкокс слишком стар, Иви слишком юна, миссис Уилкокс слишком необычна. Хелен начала рисовать вокруг отсутствующего брата романтический ореол, озаренный великолепием тех счастливых дней, ей стало казаться, что в нем она ближе всего подойдет к здоровому идеалу. Иви сказала, что они примерно одного возраста. Пол обычно считался красивее своего брата. Разумеется, он был лучшим стрелком, хотя и не таким уж хорошим игроком в гольф. И когда Пол появился, румяный, торжествующий после успешной сдачи экзамена и готовый флиртовать с любой хорошенькой девушкой, Хелен встретила его на полпути или больше, чем на полпути, и потянулась к нему в тот воскресный вечер.