Говардс-Энд - стр. 12
Он сказал, что скоро уедет в Нигерию, и должен был говорить об этом и дальше, чтобы их гостья пришла в себя. Но ему польстили глубокие вздохи, волновавшие ее грудь. Страсть могла проснуться в нем, и она проснулась. Какой-то глубокий внутренний голос шептал ему: «Эта девушка позволит тебе поцеловать ее; может быть, у тебя не будет другого шанса».
Вот «как это случилось» или скорее, как Хелен описала это своей сестре, даже еще более безжалостными словами. Но поэзию поцелуя, его чудо, волшебство, напитавшее жизнь на несколько часов, – кто может это описать? Англичанин легко посмеется над таким случайным столкновением двух человеческих существ. Ограниченным островным циникам и моралистам оно предоставляет равную возможность. Как легко рассуждать о «преходящем чувстве», забывая, каким ярким оно было, прежде чем прошло. В целом эта склонность забыть и посмеяться не так уж плоха. Мы понимаем, что чувства недостаточны, что мужчины и женщины способны на длительные отношения, а не просто поддаются пробежавшей между ними искре. Однако мы слишком высоко ценим эту склонность. Мы не признаем, что тривиальная жизненная коллизия может распахнуть небесные врата. Как бы то ни было, жизнь не подарит Хелен ничего более яркого, чем объятия этого юноши, который не оказал на ее судьбу никакого воздействия. Он вывел ее из дома, где им могли помешать свет и внезапность, и знакомой тропинкой привел под сень раскидистого ильма. Во тьме он прошептал: «Я люблю тебя», когда она желала любви. Со временем его невыразительная личность померкла в ее памяти, а сцена, которую он пробудил, осталась такой же живой. Во все изменчивые годы, прошедшие с тех пор, она не пережила ничего подобного.
– Я понимаю, – сказала Маргарет, – по крайней мере, я понимаю настолько, насколько я вообще способна понять. Теперь расскажи мне, что случилось в понедельник утром.
– В один миг все кончилось.
– Но как, Хелен?
– Я одевалась все еще с ощущением счастья, но, когда спустилась, стала нервничать и, войдя в столовую, поняла, что меня не ждет ничего хорошего. Там была Иви… не могу объяснить… Она держала чайник с кипятком, а мистер Уилкокс читал «Таймс».
– И Пол был там?
– Да, они разговаривали с Чарльзом про доли и акции, и у него был испуганный вид.
Сестры многое могли сказать друг другу лишь небольшими намеками. Маргарет поняла кошмар этой сцены, и следующая фраза Хелен не удивила ее.
– Отчего-то, если у такого человека испуганный вид, это так страшно. Если боятся женщины, в этом ничего особенного, или мужчины другого типа… Например, папа. Но он! Когда я увидела, что все кругом ничего не подозревают, а Пол весь позеленел от страха, вдруг я ляпну что-нибудь не то, мне на минуту показалось, что семья Уилкокс – фальшивка, стена с газетами, машинами, гольф-клубами, и, если эта стена рухнет, за ней не будет ничего, кроме пустоты и страха.
– Я так не думаю. Уилкоксы показались мне вполне искренними, особенно мать.
– Нет, конечно, я тоже так не думаю. Но у Пола такие широкие плечи; и все было так странно, от чего становилось еще хуже, и я знала, что ничего не выйдет, никогда. После завтрака, когда все остальные пошли играть в крокет, я сказала ему: «Наверно, мы потеряли голову», и ему сразу стало заметно легче, хотя и ужасно стыдно. Он повел речь о том, что у него нет денег на семейную жизнь, но ему было неприятно, и я перебила его. Тогда он сказал: «Я должен попросить у вас прощения, мисс Шлегель, просто ума не приложу, что вчера нашло на меня». А я сказала: «Я тоже, забудем об этом». И потом мы разошлись – во всяком случае, пока я не вспомнила, что сразу же написала тебе прошлой ночью, и он опять испугался. Я попросила его отправить для меня телеграмму, потому что он знал, что ты приедешь, и вообще… И он хотел взять машину, но Чарльз и мистер Уилкокс собирались ехать на станцию; и Чарльз предложил послать телеграмму. Тогда мне пришлось сказать, что это ерунда, потому что, по словам Пола, Чарльз может ее прочитать, и, хотя я переписывала текст несколько раз, он твердил, что она все равно звучит подозрительно. В конце концов он сам забрал ее, сделав вид, что должен сходить за патронами, так и вышло, что телеграмма попала на почту, когда уже было слишком поздно. Это был какой-то кошмар. Я становилась Полу все противнее, а Иви все уши прожужжала мне о крикете, так что я чуть на нее не накричала. Не понимаю, как я раньше могла ее выносить. Наконец Чарльз с мистером Уилкоксом поехали на станцию, а потом пришла твоя телеграмма о том, что тетя Джули приезжает этим же поездом, и Пол – ох, как это все ужасно! – сказал, что я все испортила. Но миссис Уилкокс знала.