Государство и его уголовное судопроизводство - стр. 26

 – это, по сути, расширять свою компетенцию до неограниченных пределов78, особенно с учетом современного образа жизни, когда никто толком не знает, где расположен сервер компании, агрегирующей электронную почту, не задумывается о том, с помощью каких систем осуществляется международный либо даже национальный банковский или электронный платеж и т. п. Справедливости ради заметим, что сомнения подчас ощущаются и в американской судебной практике, когда судьи по некоторым делам находят чрезмерным расширительное толкование «привязок» органами уголовного преследования, сокращая его в каких-то ситуациях, т. е. прекращая уголовные дела или оправдывая обвиняемых именно на основании отсутствия надлежащей связи их самих и их деяний с территорией США, интересами США и т. п.79, хотя здесь, конечно, существует своя избирательность, неизбежная для американского судейского правотворчества.

Надо признать, что американский опыт самопроизвольного расширения собственной территориальной уголовно-процессуальной компетенции вызвал не только неприятие, но и стремление к подражанию со стороны многих других государств, пытающихся ответить тем самым на «вызовы времени» и сделать свою систему уголовной юстиции более конкурентоспособной. Можно вспомнить и нашумевший британский Закон о коррупции (The Bribery Act) 2010 г., чьи положения в части экстерриториальности вызвали в свое время яркую полемику в том числе в российской литературе80, и французский Закон о транспарентности, борьбе с коррупцией и модернизации экономической жизни от 9 декабря 2016 г. (так называемый закон Сапен 2), который, впрочем, в конечном итоге не отошел от более или менее классических подходов к территориальному принципу (ст. 21 Закона), хотя бурные дебаты во Франции продолжаются по сей день, и некоторые другие примеры81.

Эффективна ли такого рода реакция на американские действия? С одной стороны, какой-то резон в некоторых случаях в ней есть прежде всего с точки зрения дипломатической логики, требующей «ответных мер». С другой – иногда наблюдается прямо противоположный эффект, когда речь идет не об усилении соответствующих стран в их борьбе с американским правовым «гегемонизмом», а, наоборот, об их ослаблении на этом поприще. Во-первых, тем самым только укрепляется влияние американского права, которое воспроизводится «под копирку» в других правопорядках сообразно разрабатываемой в США повестке дня. Иначе говоря, происходит скорее влияние одних национальных правопорядков на другие, нежели самостоятельное развитие последних с учетом их экономических, социальных, политических потребностей, к чему мы еще вернемся в § 3 данной главы. К тому же подобная «гармонизация» лишь облегчает применение самими США необходимых им законодательных положений, что мы увидели на примере повсеместного внедрения после принятия Конвенции ОЭСР 1997 г. законодательства о борьбе с подкупом иностранных должностных лиц. Во-вторых, наивно было бы надеяться на то, что в случае внедрения у себя «встречных положений» заинтересованные государства смогут рассчитывать на сотрудничество с США в духе соблюдения принципа nonbisinidem и взаимного признания приговоров и других судебных решений, хоть как-то ограничивая по факту универсальную юрисдикцию США и переводя своих граждан и свои предприятия «под сень» национальной юрисдикции. На самом деле этого не происходит, что доказывают многочисленные примеры конкретных дел, связанных все с тем же подкупом иностранных должностных лиц, когда США отказывают в сотрудничестве, невзирая на попытки, допустим, Нидерландов, Великобритании или ФРГ начать собственные производства по соответствующим фактам в своих странах