Горький вкус соли - стр. 30
– Дак присылай кого-нибудь, хоть молоком поделимся.
– Дак неудобно ведь, у тебя своих – полный дом.
– Полный – не полный, чай, не голодаем. Ладно, сама как-нибудь старшего к вам отправлю или зайду, давненько я к вам не захаживала.
– Дак, конечно, заходи.
– Зайду, зайду… Слушай, ну дак я не про то осталась-то.
– Ну, дак говори, что за дело.
– Ну как что за дело? Не томи, говори ужо, что тамотка у вас?! – выпалила Лида.
– Дак нечего сказывать-то, – ответила Варя, расстилая газету на столе в углу магазина, где покупатели обычно раскладывали продукты.
– Потчуйся, – кивнула она Лиде на варёные молодые картофелины и ломоть чёрного хлеба с солью.
– Ешь сама, буду я ишшо тебя объедать.
Варя не стала спорить.
– Дак что, что у вас? Шашни завела? А что? Я бы тоже с таким… – вздохнула Лида, нетерпеливо ёрзая на табурете. – Молодой, красивый… Аж завидки берут.
– Да ничего, – Варя пожала плечами, пытаясь сделать вид, что тема разговора ей неинтересна. – Кажный божий день в магазин ходить, а вечерами до дому провожаить. Ужо неделю как взял в моду.
– А ты чего же?
– Дак а что я? Дак ничего, работаю всё, как видишь.
– Ага, хватит дуру-то из меня делать. Отчего ж покраснела тогда? Аль мекаешь, ослепла я?
Варя посыпала солью хлеб и картошку и тяжело вздохнула.
– Дак что я, что я… Не вечно же одной быть, сама понимаешь. У меня четверо же, и всё сама, всё одна. Сашка, старшой, тогда ишшо, после лазарету, сразу ко мне переехал и сказал, что с отцом жить не будет, хоть убей его. Тоже мне, командир нашёлся, дак не откажешься же, сын же, родненький. Я ужо шесть лет как без отпусков, без выходных впахиваю – много не нарадуешься. С работы прихожу, ноги отваливаются, а ишшо по хозяйству надо, дом мужских рук требует. Крыльцо вот совсем прохудилось, того и гляди рухнет. Хотя дети в последнее время, грех жаловаться, всё на себя взяли. Нинка готовит, Сашка дрова колет, воду таскает, Галька – больше за чистотой следит. И огурешник20 на них, и за черникой сами в лес сходят, и, главное, ничего им говорить не надо, всё – сами…
– Да ты голову-то мне не морочь, – перебила её подруга. – Знаю я все твои мытарства. Ты мне лучше про энтого, молодого, расскажи. Сколько годков-то ему?
– Двадцать девять, поди.
– Ой, батюшки! Это что ж получается? – спросила Лида, высчитывая в уме их разницу. – Это он тебя аж на девять лет младше, что ль?
– На восемь, ему осенью тридцать годков стукнет.
– Ох, Варька… Чую: пропадаешь. Такие, знаешь, как? Севодни на одну засмотрятся, потом новую кралю им подавай – помоложе да покрасивше.
– Ой, боюсь, Лидка, боюсь, – вдруг призналась Варя и провела по лицу ладонями, словно умываясь. – Он же ишшо и с отсидки.
– Батюшки свет! За что сидел-то?
– За убивство.
– Ох! Бежать от такого надо, Варька! Ты давай это, не мути с ним!
– Дак он говорит – не виноватый он. Назюзюкались с другом, стали по домам расходиться, да четверо на них набросились. Вот он силёнки-то не рассчитал да и шибанул кого-то здорово.
– Дак он и пьёт ишшо?
– Да нет, не пьёт больше. Былое, говорит. После того случая завязал.
– Не пьёт – это добро. Где таких в нашем леспромхозе сыщешь? – Лидка задумалась.
Ветер заиграл занавесками, в магазин влетела оса и, тщетно пытаясь выбраться наружу, тыкалась в тюль.
– Гли-ко, погода, что ль, меняется? – сказала Лида. – Ветерок подул.