Голуби в берестяном кузове - стр. 16
– Не есть собрались, Сахлопивур, это подождёт, – улыбнулся Ольсинор.
В маленькую комнатку, потому что у Схлопа все комнатки были маленькие – по хозяину и вещь – набилось столько народа, что поначалу казалось, что и сесть-то будет некуда. Но понемногу все расселись: кто на чурбаки дубовые возле круглого стола и уже по-хозяйски кромсали оставленный на столе каравай хлеба, кто на лавку возле стены…
Свей понемногу узнавал прибывших. Приметные дусы. Дусами называли друг друга сами поляне, как если бы хотели сказать «сударь или господин». Между друзьями это было не принято. Самым приметным из гостей был дус Ольсинор. Он же казался и самым старшим. С белыми распущенными волосами, спрятанными под длинный меховой плащ, Ольсинор сидел возле стола и о чем-то переговаривался с Мокшей и Схлопом. Дурашливость пещерника словно рукой сняло. Схлоп не сводил серьёзных, глубоко посаженых глаз с полянина. В какой-то момент тот вдруг взглянул прямо в лицо Свею, и странное ощущение коснулось души парня. Так было, когда отец вдруг пожалеет его, ни говоря ни слова.
Второй полянин, черноволосый, рослый, молчаливый. Редкие замечания, слетающие с его губ, были точны и коротки. Он был хорошо знаком Свею. Ещё мальчишкой Рангольф однажды спас его. Лошадь испугалась в толпе резкого окрика, дёрнулась и понесла. Семилетний Свей, сидевший в седле, болтался из стороны в сторону, держась из последних сил, и всё, что он пытался делать, не помогало. Рангольф появился на пути словно из-под земли. Вперившись взглядом куда-то то ли в глаза, то ли в лоб лошади, которая стремительно приближалась, вскидываясь на дыбы, опадая и вскидывая высоко зад. Полянин не ушёл, не отскочил. Уже прямо перед ним лошадь остановилась будто вкопанная. Свей, свалившись с неё, тогда по-детски обхватил руками своего спасителя, ничего не промолвив с испугу, лишь задрав голову и серьёзно глядя в лицо спасшего его.
Третьим оказался широкоплечий, невысокий речник Умо. Как и положено их породе: носат, волосат и мрачен. Большие его уши, как и положено, торчали в стороны. Умо, с малолетства оставшись без родителей, жил у одинокого Ольсинора и увязывался везде с ним.
Четвёртым… вернее, четвёртой была Айин, дочь Рангольфа. Свей её увидел первый раз тогда же, она была с отцом и прекрасно держалась в седле.
Полянка сейчас сидела рядом. Капюшон Айин не сняла, и теперь Свей, изредка взглядывая на неё, видел лишь точёный профиль и выбившуюся прядь русых волос.
Не желая выдавать, как сильно захватила его эта встреча, Свей деланно-равнодушно перевёл взгляд на Мокшу. Тот ему что-то сказал. Но что? Дружинник не повторил вопроса.
В наступившей вдруг тишине стали слышны негромкие слова Ольсинора.
– Мы шли по Онеже день и всю ночь, и сегодняшний день. Степняки стоят выше по реке, отсюда по-вашему вёрст сто будет. Здесь стоит тысяча. Но это не все. Они идут через Медвежий перевал, прямо к нам, в Ивию. Ведёт их Изъевий.
Ольсинор говорил негромко, поглядывая то на Мокшу, то на Свея, иногда на Схлопа. Но было ясно, что это ещё не самое главное.
– Сейчас мы направляемся к Светославу с тем, чтобы сообщить – помощь от полян в пути, малая помощь. Степных людей в этот раз хоть и не так уж много, но лекарем у них Изъевий, мёртвых поднимает и в бой отправляет, он же и чудовище, плюющееся огнём, привел. Надо звать драконов.