Голгофа атамана - стр. 2
– Да ладно бы мундир, а я сам?! Плечи как будто назад развернулись, в теле ни одна мышца не болит, ни один сустав не скрипит, хе-хе, только сапоги и поскрипывают.
– То ли сон, то ли явь. Два важнейших вопроса – где я и что со мной? И мне бы зеркало, какое – глянуть на себя. Так нет ничего, ни озера, ни ручья, ни лужи: не взглянуть на себя, не водицы напиться.
Тут атаман поднес к глазам свои руки, а затем провел ими по лицу.
– Такими руками, сильными и крепкими, я шашку держал, ведя сотни в атаку. А ведь я их помню старческими, со вспухшими венами, едва держащими карандаш.
И он погрузился в глубокие размышления, продолжая методично преодолевать дорогу. В небе не было ни облачка, и солнце всё также устремляло к земле свои беспощадные лучи.
– Как у нас в приазовской степи знойным июльским полднем. Так же жарко и тихо. Боже мой, как давно это было! Только у нас можно встретить две-три вербочки на берегу тихого ерика2, да напиться и искупаться. А тут?
Дорога вильнула и за её изгибом открылась картина, заставившая нашего путника остановиться, а затем с возгласом броситься вперед.
– Саша! Сашка! Братец! Ты? Но как?
Чуть в стороне дороги на брошенном на землю кавалерийском седле сидел казачий подъесаул3. Красивое благородное лицо было задумчиво, глаза спокойно вглядывались в дорогу, словно ожидая кого-то. Он неспешно жевал травинку, и весь его облик как нельзя лучше соответствовал безмолвной пустоте этого места. Увидев брата, Александр Науменко4 оживился, лицо озарилось улыбкой. Поднявшись с седла, на котором очевидно ожидал старшего брата, он раскрыл руки в объятиях.
(Иллюстрация 01_Брат Александр)
– Слава! Возмужал- то как, брат!
Братья обнявшись, хлопали друг друга по плечам, вглядывались в лица друг друга.
– Саша! Но как же… Тебя же…
– Да, Слава, …я ушел… в 1916 году, ты же помнишь… На турецком фронте, а ты тогда воевал с немцами. Но это уже не важно. Уже не важно. Ни для меня, ни для тебя. – Произнеся эти слова Александр Науменко задумчиво глянул в глаза брату Вячеславу, а затем продолжил.
– Сначала конечно, наше личностное эго сопротивляется, отголоски былого человеческого сознания бунтуют, не в силах согласиться с данностью. Но потом… потом всё встает на свои места. Вот и я сначала жалел о не сбывшемся, о не прожитом, о не случившемся… Мне так и не удалось погеройствовать на войне. А у тебя вон смотрю, полный набор орденов на груди! Орел! Потом эта Ваша революция, да и не только. И всё без меня! Но, всё пустое! Только здесь познаешь, что есть суета земная, и что есть вечность.
– Ты изменился, брат! – сказал с легкой печалью полковник Генерального Штаба. – Стал философом. Но ты мне скажи, здесь – это где? Где мы? Я-то понять ничего не могу. Место странное, как будто мертвое. Ни зверя, ни птицы в небе, облачка какого и то по небу не гонит ветром. Да и сам я… Я ведь помню всё, жизнь свою долгую да извилистую, не приведи Господи! Как старел да болел, уж под конец и карандаш не мог в руке держать. А сейчас? Я не ощущаю груза прожитых лет, я снова молод и силен! Не то, что карандаш, шашкой могу крутить-вертеть как в былые времена! Где мы? Что со мной, братец? Я умер? Да и ты… Я уж давно свыкся с мыслью, что нет тебя, ты уж прости.
– Не извиняйся, брат, пустое. Я бы и сам диву давался на твоем месте. Что же до тебя… Не печалься по поводу случившегося с тобой. Все мы