Где распускается алоцвет - стр. 35
Села и продолжила.
Старалась, как в детстве; исколола все пальцы; шептала заговоры, пока не пересохло горло – сохрани, защити, оборони, зла не пускай…
У мамы обережная вышивка выходила всегда красивой, ровной, аккуратной. Под песенки, с улыбкой – не тяжкий труд, а радость. Алька помнила маму, как солнышко, – тёплой, яркой.
Ничего удивительного, что мама ей и приснилась.
Конечно, во сне повторялось именно то, что не хотелось вспоминать. Дурацкая ссора – Альку пригласил на свидание коллега, она отказалась, потому что похож был на Светлова, а мама рассердилась. Рассердилась и крикнула, что так можно в девках до старости засидеться, в одиночестве, а она, мол, не вечная, не всегда будет дочку развлекать.
«Я, может, хочу пожить для себя, для своего счастья!»
Эту фразу Алька запомнила даже слишком хорошо, потому что сама ляпнула в ответ: «Ну и уходи, брось меня здесь!»
Мама выскочила из квартиры и хлопнула дверью.
…сон проматывал эти эпизоды снова и снова. Вот цокот каблуков по лестнице – лифт в тот день намертво встал; вот кряхтит двигатель, когда заводится машина, и воет, когда мама нажимает на газ, выезжая из двора. Вот Алька, сердясь, намывает оставшуюся от обеда посуду; руки мыльные, тарелки скользят, три подряд летят на пол, на кафель, а за ними и любимая чашка. Вот звонит телефон, и ответить получается не с первого раза…
Вот Альку приглашают на опознание, и на кафель летит уже телефон.
В первый момент она подумала тогда: я сглазила её, я виновата, я, я. И только потом ей рассказали, что маму, оказывается, преследовал какое-то время недовольный клиент, которому она отказалась приворожить «невесту». Следил, названивал… а на сей раз попытался остановить машину на полном ходу и подрезал.
Мамин автомобиль врезался в столб.
Дальше было опознание, следствие и похороны, но их Алька помнила уже плохо. Наверное, поэтому ничего из этого ей никогда не снилось… ну, почти никогда. А сегодня приснилось: пыльное лето, чёрный сарафан до колен, школьный ещё, но другого как-то и не нашлось.
В реальности Альку с кладбища увела бабушка.
…а во сне мама вдруг села в гробу – рыжая, белокожая и румяная, как живая – и поглядела грустно-грустно. И сказала потом:
– Отпусти меня уже, Алёночек. Живи хорошо, ладно? А я тебя люблю.
– Я тебя тоже! – крикнула Алька – и шагнула в гроб.
А свалилась с кровати.
Светало; где-то вдали грохотал гром.
Дождя не было.
Снова ложиться спать после этого не было никакой возможности. Алька долго сидела, свесив ноги с постели, пока не замёрзла настолько, что её стала бить крупная дрожь. Пришлось вставать, одеваться, влезать в тёплые лохматые носки и спускаться вниз, завтракать.
Баб Яся – в чёрном шёлковом пеньюаре в пол и в валяных тапочках до середины голени – как раз пила кофе, самую первую чашку, и пялилась в окно. В микроволновке крутилась большая миска – судя по аромату, со вчерашним шашлыком и овощами в маринаде. На блюде дымились лепёшки, уже, видимо, подогретые. Баб Яся любила с утра перекусить поплотнее и утверждала, что иначе у неё голова не работает…
К своему удивлению, Алька поняла, что она тоже голодная.
– Не спится, Аленький Цветочек? – хрипловатым голосом спросила бабушка. И усмехнулась. – Ух, и болит горло, напелась вчера на год вперёд… Ты как? Бледная чего-то.