Где распускается алоцвет - стр. 21
А потом кровь на бетоне.
Красное на сером.
– Нет, – быстро произнесла Алька, отводя взгляд. – Я не хочу. И… какая из меня ведьма, баб Ясь?
Бабушка шагнула к ней, обняла – рослая, как богатырка, жилистая и сильная даже сейчас – и шепнула на ухо:
– Хорошая ведьма. Но если не хочешь – значит, не будешь, и без того можно счастливую жизнь прожить. Я и так с Никой и с Баженом на сто лет вперёд наошибалась, так хоть тебя не подведу.
– Я тебя люблю, – прошептала Алька, обнимая её очень-очень сильно. – И тётя Ника тоже любит. И… – Голос у неё дрогнул. – И папа тоже.
– Звонил бы тогда почаще, что ли, я что, вечная, – ворчливо отозвалась баб Яся. – Ну, ну. Опять глаза на мокром месте, да? Пойдём-ка лучше кофе попьём. Гляди-ка, как спальню украсили, прямо как к празднику… Теперь ни один человек с недобрыми намерениями сюда не войдёт. Да и нечеловек тоже. Хорошо ведь?
– Хорошо… Баб Ясь, а если бутерброды ещё раз в духовку сунуть, они вкуснее станут?
– Вот поэтому, Алёночек, твоё коронное блюдо – угольки…
После завтрака, плавно перетекающего в обед, Алька всё-таки решила прогуляться. Бабушке сказала, что проветрит голову и заскочит на рынок, но на самом деле причина была другая.
Найти Айти и убедиться, что он обычный человек.
А если нет…
Что делать тогда, если честно, Алька пока не знала.
Баб Яся снова села за работу, – скорее всего, отвечать на письма; печатала она медленно, и времени на это уходило порядочно. Из спальни доносилось щёлканье клавиш, редкое, аритмичное. Алька слышала его, когда поднималась к себе, чтобы переодеться, и слышала, когда спустилась, словно работа шла постоянно, без перерывов… Но на кухне каким-то образом образовалась – не иначе, прискакала сама, совершенно случайно – большая шкатулка для шитья. С шёлковой тесьмой, с пяльцами и набором разных ниток, с ножницами и напёрстками… На душе сделалось тоскливо, и было не понять, из-за чего эта дурная тоска: из-за того, что, может, придётся колдовать, или, наоборот, из-за того, что Алька никогда этого больше делать не будет.
– Нет, нет, – пробормотала она, заглянув внутрь. – Никакого ведовства. Ни за что.
Но одну булавку она всё-таки достала и приколола изнутри кармана, над сердцем, шёпотом попросив её предупредить, если-де попадётся навстречу кто-то не вполне живой – и злой, опасный.
Булавка стала холодной, точно сделанной изо льда.
Значит, прислушалась.
Но всё, конечно, пошло не так с самого начала. Во-первых, Айти дома не было. Калитку открыл пацан лет девяти, вихрастый, румяный, только очень худой и коротко стриженный, сын хозяйки, и подтвердил, что да, мамка комнату сдаёт, что постоялец заехал по рекомендации какой-то дальней родственницы из Светлоречья, что он хороший, только всё время валяется на диване с планшетом. За постой заплатил вперёд, по хозяйству помогает и даже с хозяйскими пацанятами в футбол поиграл.
– Мы вон там мяч попинали, где гараж, – ткнул мальчишка пальцем куда-то себе за спину. – Он ничего так, только мажет по бочке… Тёть, а тёть, а ты чего его ищешь?
– Мы в поезде вместе ехали, и он кое-что забыл в купе, хочу вернуть, – соврала Алька не моргнув глазом. Нет, закладку она вернуть и правда собиралась, только вот никак не могла найти; скорее всего, тонкая золотая пластинка выпала из кармана в первый же вечер и завалилась куда-то в щель. – А куда он ушёл, не знаешь?