Где распускается алоцвет - стр. 17
В детстве ей очень нравилось это время.
И красный цвет.
Работа шла хорошо. Может, потому что было тихо – в столице-то такой тишины не найдёшь, как ни ищи. Ни гудков машин, ни хлопающих дверей, ни разговоров, только путается в кронах ветер и посвистывает не то в карнизе, не то в водосточной трубе… А ещё тут было темно, настолько, что на небе стали видны звёзды, и не просто отдельные светящиеся точки, а скопления, сияющие облака.
Алька и забыла, что так-то на самом деле и правильно.
После полуночи её начало клонить в сон. Да и делать дальше, в общем, было нечего – вычитать и отправить… и спалиться перед начальницей, что работала в отпуске, вместо того чтоб обустраиваться на новом месте и отдыхать. Ругаться она, конечно, не будет, но спустит очки на кончик носа и глянет очень-очень укоризненно.
И тогда станет стыдно.
Закрыв ноутбук, Алька на цыпочках спустилась вниз. Ванная комната успела выстыть; кафель казался ледяным. Вода из душа лилась чуть тёплая – видимо, баб Яся что-то отрегулировала под себя в нагревателе, а назад вернуть забыла… Алька не стала вылезать и разбираться, ополоснулась как есть и, стуча зубами, поднялась в спальню, рассуждая, что так, наоборот, лучше – когда согреваешься под одеялом, то и засыпаешь легче.
Так и вышло – сон навалился почти сразу, но он был неприятным, вязким.
Поначалу снилась какая-то муть, беспросветная, тягостная. Как Алька разбирала мамины вещи после похорон, много-много одежды, пахнущей затхлостью; ночная зубрёжка в пустом библиотечном зале, где её случайно закрыли на первом курсе… Снился Дарён, каким он был в первые встречи, обаятельным и весёлым, и таким, каким он оказался на самом деле.
Снился лестничный пролёт и кровь на бетоне.
Алька несколько раз просыпалась, садилась на кровати, осоловело моргая в темноту, потом спускалась на кухню, делала пару глотков воды, брызгала на лицо из-под крана и поднималась назад, каждый раз всё более замёрзшая. Ступни были как ледышки, подтыкай одеяло, не подтыкай… Наверное, поэтому в какой-то момент Альке приснился огонь – рыже-красная дуга на небе, цвета самых светлых осиновых листьев. Дуга изогнулась, закрутилась в спираль – и прянула к окну.
А на подоконник ступил уже красавец в красном кафтане.
«Опять он мне снится, – пронеслось в голове, и дурная, тоскливая муть отступила, развеялась. – Такой красивый и весь для меня».
Айти-из-сна склонил голову к плечу, посмеиваясь, точно подслушал её мысли, и спросил:
– Холодно ли тебе, девица?
– Ну какая девица, – проворчала Алька в подушку, косясь на него из-под кудрей. – Я молодая прогрессивная женщина… на самообеспечении.
Всё было настоящее и ненастоящее одновременно, и жуткое, и томительно-приятное – как и полагается сну.
– Тем лучше, – улыбнулся Айти. Шагнул к ней, присел на корточки у кровати, отвёл рыжие кудряхи с лица. – Хочешь, согрею тебя?
– Хочу, – пробормотала Алька тем же тоном, каким отвечала Вельке, что хочет оладьи. – Особенно ноги.
…а дальше сон превратился во что-то странное.
Айти – золотые глаза, змеиные – усадил её, кутая в одеяло. Легко, очень легко; наяву бы так ни за что не вышло. А потом опустился на колени и, обхватив Алькину босую ступню горячими-горячими ладонями, дохнул на неё. И ещё; и поцеловал щиколотку, там, где косточка, и выше… Правда, стало жарко – и дурманно, и хорошо, и поэтому Алька не сопротивлялась даже, когда он мягко развёл ей ноги, продолжая целовать. Только когда ощутила щекочущее, влажное прикосновение к внутренней стороне бедра – и укус, скорее будоражащий, чем болезненный – испугалась.