Гадина - стр. 13
– Что ты творишь, дебаркадер? Я ведь полюбила его всей своей душой!..
Купердонов перекатился за валун, схватил припрятанный автомат и ударил очередью. Сквозь зубы он напевал: «Погиб поэт, невольник чести! Пал, оклеветанный молвой… С свинцом груди и жаждой мести, поникнув гордой головой!» Вспомнил! Он все теперь вспомнил: «Не вы ль сперва так злобно гнали его свободный, дерзкий дар? И для потехи раздували чуть затаившийся пожар!»
Купердонов знал, что теперь он остался один. В целом мире. Он и его затаившийся пожар. А за спиной вся Россия! И помогал ему в схватке только Лермонтов. Михаил Юрьич. Его свободный, дерзкий дар.
Короткими очередями он согнал в кучу, на край поляны, участников оргии. Перевел рычажок на одиночные выстрелы. В принципе, он стрелял из калаша всего два или три раза. И то на учебных стрельбищах. И вот, поди ж ты, получилось!
Он знал, что ему сейчас нужно делать. Одиночными Купердонов ударил по бензобаку джипа. Раза два или три промахнулся. Наконец пуля попала прямо под горловину бака. Клубы малинового пламени и едкого дыма накрыли склон и поляну, где разворачивались трагические для Игоря Ивановича Купердонова события. А для кого-то ведь они были и не очень трагическими.
Взрыв был такой силы, что Гарика подбросило. Он ударился головой о камень. И… проснулся! Голова гудела, как жбан. Изжога поднималась волнами. Со дна живота твоега. Или – как там, в Писании?
Купердонов не понял, сколько же он проспал. Минут двадцать, час? Мутному взору Гарика открылась следующая картина.
Два небритых молодых охранника, лениво переругиваясь, играли в нарды. Все женщины спали на расстеленной бурке в тени бука. Инвалидка Аглая посередине. Олигарх-старик стоял на краю каменного обрыва, скрестив руки на груди и вперив взгляд в горизонт. На поясе у него висел нож Купердонова. Никодим дремал, привалившись спиной к стволу дерева. В ушах у него по-прежнему торчали наушники без проводков.
Гарик скосил глаза. На заднем сиденье джипа спал второй, кавказский, дебаркадер – водила Игорь. Тот самый, Имран. Из приоткрытой дверки торчали его ноги в плетенках.
Почему-то Гарик страшно обрадовался, увидев плетенки кавказского Гарика. По поляне, пощипывая молодую траву, бродил белый конь. Под седлом и в уздечке.
Купердонов встал и, извиняюще разводя руками, подошел к старику.
– Слушай, тебя как зовут, а?
– Ахмет. Для вас мы всегда – Ахмет… Ты уже называл меня Ахметом. А вообще-то я Абдурахман Айтыкович! Слушай, Абрамыч, почему вы, русские, такие? Ты думаешь, я не видел, как ты автомат прятал? А кинжал подарил! Такой кинжал… Ну?!
Он тронул рукоятку ножа, висящего на поясе.
Больше всего Купердонова удивила не зоркость старика, а то, что он называл его выдуманным отчеством Абрамыч. По существу давнее прозвище Гарика – Абрамыч.
«По пьяни проболтался», – понял Купер-донов.
Дело в том, что настоящее отчество Купердонова – Иванович. Игорь Иванович Купер-донов. А дурацкое Абрамыч приклеилось, как прозвище. Теща Купердонова, сибирская бабка-командирша, слушала, как прощаются, уходя, друзья с ее зятем. После большой гулянки. И называют его Иванычем. «Пока, Иваныч!», «До встречи, Иваныч…» Теща была уже навеселе. Выбрав короткое затишье, она тихо, но так, чтобы услышали все, внятно сказала: «Да какой он Иваныч! Он Абрамыч!»