Габриэла, гвоздика и корица - стр. 32
Полковник Мануэл Ягуар всё никак не мог успокоиться:
– Интересно, чего этому Мундинью Фалкану всё неймётся? В него дьявол вселился. Ему что, своих дел мало, везде встревает.
– Ну это понятно. Хочет стать префектом на следующих выборах.
– Не думаю… Для него это слишком мелко, – сказал Жуан Фулженсиу.
– Да, он человек амбициозный.
– Он стал бы хорошим префектом. Деловой человек.
– Мы его не знаем. Он здесь всего ничего.
Доктор, сторонник Мундинью, оборвал говорившего:
– Нам нужны такие люди, как Мундинью Фалкан: прогрессивные, смелые, энергичные…
– Ну, Доктор, уж смелости-то нашим землякам не занимать…
– Всадить в человека пулю – это другое. Я говорю о более сложных вещах…
– Как это?
– Мундинью Фалкан в Ильеусе «всего ничего», как сказал Амансиу. А посмотрите, сколько он уже сделал. Проложил проспект вдоль берега, в успех никто не верил, а дело оказалось выгодным, а как город украсился. Привёз первые грузовики, без него не было бы ни «Диариу ди Ильеус», ни клуба «Прогресс».
– Говорят, он дал взаймы русскому Якову и Моасиру на открытие автобусной линии…
– Я согласен с Доктором, – сказал Капитан, до этого молчавший. – Именно в таких людях мы и нуждаемся… Способных понять, что такое прогресс, и содействовать ему.
Они дошли до причала, где встретили Ньё-Галу, служащего таможни, неисправимого повесу, неизменного участника всех вечеринок и закоренелого вольнодумца.
– Привет честной компании… – Он стал пожимать всем руки и тут же сообщил гнусавым голосом: – Умираю – хочу спать, всю ночь бодрствовал. Сначала пошли в «Батаклан» с арабом Насибом, а потом отправились в заведение Марии Машадан, еда, женщины… И всё же я не мог пропустить возвращение Мундинью…
Около гаража Моасира Эстрелы собирались пассажиры на первый автобус. Взошло солнце, предвещая великолепный день.
– Богатый будет урожай.
– Завтра праздничный ужин, банкет в честь открытия автобусной линии …
– Действительно. Русский Яков пригласил меня.
Беседу прервали повторяющиеся короткие и тревожные гудки парохода. На пристани заволновались. Даже грузчики бросили работу и стали прислушиваться.
– Сел на мель!
– Чёртова гавань!
– Если так будет продолжаться, то даже корабль «Байяны» не сможет войти в порт.
– А тем более пароходы «Костейры» и «Ллойда».
– «Костейра» уже угрожала, что закроет линию.
Вход в гавань Ильеуса, трудный и опасный, был ограничен с одной стороны городским холмом Уньян, а с другой – холмом Пернамбуку на острове рядом с Понталом[48]. Фарватер был узкий и мелкий, а песок на дне постоянно двигался под воздействием приливов и отливов. Корабли здесь часто садились на мель, иногда целый день уходил на их освобождение. Большие сухогрузы вообще не рисковали заходить в гавань, несмотря на прекрасный ильеусский пирс.
Пароход гудел всё тревожнее и тревожнее. Люди, пришедшие его встречать, потянулись на холм Уньян, чтобы рассмотреть, что происходит в гавани.
– Пойдём туда?
– Это безобразие! – заявил Доктор, когда приятели шли по немощёной улице, огибающей холм. – Ильеус производит большую часть потребляемого в мире какао, здесь есть первоклассный порт, однако доход от экспорта получает Баия. И всё из-за этой проклятой мели.
Теперь, когда дожди прекратились, самой животрепещущей для ильеусцев темой стала проблема гавани. О входе в гавань и о необходимости сделать его безопасным для больших кораблей спорили каждый день везде и всюду. Предлагали различные меры, критиковали правительство, обвиняли префектуру в инертности. Но пока решение не было принято, власти только обещали во всём разобраться, и порт Баии по-прежнему собирал экспортные пошлины.