Футуроцид. Продолженное настоящее - стр. 23

Этот номенклатурный пробел теперь можно закрыть.

Примерно через месяц после окончания торговой войны Джилин берет себе однодневный тур на Праздник бабочек в Цзянь Цумине.

Она приходит туда в своем истинном облике: девушка в джинсах, в футболке, с распущенными по плечам волосами.

Это, конечно, не очень разумно. Если поиск ее аватары в сети продолжается до сих пор, то поисковые церберы, настроенные на эти параметры, могут взять след.

Тогда она будет замурована в корпоративном анклаве.

Однако ей кажется, что следует поступить именно так.

У монаха, стоящего под громадным зонтом, она покупает шкатулочку с двумя мотыльками и, когда начинается ритуальный танец на площади, открывает ее.

Звенят серебряные колокольчики.

Мотыльки растворяются в синеве.

Джилин долго стоит, подняв лицо к небу.

Больше – ничего, ничего.

И скорее всего, уже ничего не будет…

Коридор темен, только в самом конце его истеричной бабочкой пульсирует люминесцентная лампа. Прерывистое жужжание то сильней, то слабей, блики света прокатываются по дверям дортуаров с обеих сторон. За дверями – продолговатые спальни, каждая на двух человек, и на каждой кровати – тело, как кокон, стиснутое твердыми слюдяными чешуйками. Такие же тела – на полу. Хорошо еще нет запаха тления. Зато обжигает горло и ноздри едкой щелочью дезинфекции. Правда, Яннер знает, что это никакая не дезинфекция, просто так на последней, летальной стадии пахнет чума.

Он приоткрывает крайнюю дверь. Петли ужасно скрипят, мучаясь от пыли и ржавчины. Яннер уже в который раз думает, что надо бы их смазать. В комнате горит слабый ночник, еле-еле очерчивающий предметы. Отец Либби не спит: чуть поворачивает лицо в его сторону.

– Ты тоже слышал?

– Конечно…

Еще бы не слышать – автоматная очередь, лезвием вспоровшая ночь, а потом – два одиночных прицельных выстрела, чтобы добить.

– Значит, кто-то во флигеле еще был жив, – говорит отец Либби.

Яннер протискивается мимо кровати к окну. Тусклый фонарь над воротами освещает бесформенную тряпичную груду. Торчит из нее нога в тяжелом, армейском ботинке.

– Кто это?

– Не разобрать, утром посмотрим.

Отец Либби вздыхает:

– До утра я не доживу. Есть у меня предчувствие. Впрочем, неважно… Ты сам как себя чувствуешь?

– Более-менее.

– Озноб прошел?

– Вроде бы – да…

– Температура?

– Нормальная.

– Тогда уходи, – говорит отец Либби. – Теперь у тебя к этому штамму иммунитет. И все равно – задерживаться рискованно. Он ведь, чумной вирус то есть, может мутировать, трансформация элементарных геномов идет сейчас очень быстро.

– Я знаю.

– И не тяни, не тяни. В любой момент может начаться зачистка. Главное – не верь, если будут тебе обещать, что окажут помощь, что поместят в клинику, вылечат. Попадешь в Медцентр, оттуда уже не выберешься. Им ведь нужны вакцины, твои антитела, плазма крови, новые тканевые культуры, набор генов, ответственных за специфическую резистентность… Думаю, что и Кромм, донорский инкубатор, помнишь, я тебе говорил, не поможет. Слишком далеко все это зашло…

– Да, я понял…

Отец Либби некоторое время молчит. Высохшее лицо его покрыто мозаикой слюдяных пластинок. Они чуть поблескивают в полумраке при каждом движении. А по тому, с каким надсадным сипением проходит сквозь горло воздух, можно судить, что слюдяные пластинки образовались уже не только снаружи, но и внутри, в гортани. До утра он, скорее всего, действительно не доживет.